- Что я не знаю, что со мной происходит, - сказал Тюльпан.
Устроившись на террасе прибрежной таверны они проболтали ещё пару двух часов с маленькими чашечками кофе в руках. В порту суда всех размеров и самого разного водоизмещения исполняли свой плавный балет под парусами, но это не вызывало у Тюльпана никакой ностальгии. После его кошмарной прогулки на борту "Сэра Бэзила Джонса" море и корабли все ещё вызывали у него тошноту.
- Так вот, - заключил Лябрюни... - вы не знаете, что с вами происходит. Если не считать, - добавил он с понимающей улыбкой, - если не считать, что вы смутно мечтаете о Марии, несушках и томатах.
- Это очень странно, - сказал Тюльпан, - в моем возрасте думать об отставке. - Он слабо улыбнулся.
- Мой друг, вам нужен отдых и после этого все будет в порядке. Но ничто не заставит вас принять необдуманное решение и немедленно поменяться с кем-нибудь своей судьбой!
- Что бы вы сделали на моем месте, мой дорогой Лябрюни?
Королевский инспектор путей сообщения, казалось, некоторое время размышлял, ответив прямым и открытым взглядом.
- Я возвращаюсь в Париж, - сказал он наконец. - Там, в круговороте большого города вам будет легче... и проще забыть вашу мечту ради другой.
- О чем вы говорите?
- О том, что там вас, возможно, в результате какого-то непредсказуемого поворота судьбы ждет другая Летиция. От несбыточной мечты, которая заставляет вас сейчас так страдать, можно избавиться только сменив её на другую. Кроме того, вы прекрасно знаете, лишь стыдливость и уважение к старой страсти заставляют вас говорить "покой" в то время как вам хочется сказать "любовь".
- Ну и стерва! - загремел Тюльпан, едва не перевернув свою чашку кофе. - Спать с этим старым подагриком! Изменять мне с англичанином! Вы правы, Лябрюни. Именно страсть к прекрасной, юной, восхитительной девушке, вот что мне сейчас нужно. Ради Бога, едем в Париж! У меня есть ещё на что жить месяцев на шесть! (Он вскочил и на этот раз чашка с кофе полетела на землю, но он не обратил на это внимания.) - Я вернусь, чтобы написать пару слов Джону Полю Джонсу с просьбой простить меня, а завтра утром я сажусь в дилижанс и отправляюсь в столицу.
- Ничего подобного. Вы поедете со мной. Я выезжаю на заре и у меня есть личный экипаж, мой дорогой Фанфан.
Хороший экипаж, рессорная подвеска, быстрые лошади, умелый кучер - и они увидели Париж вечером следующего дня, а незадолго до полуночи карета пересекла спящую деревню Пасси (где только несколько собак откликнулись на появление путешественников), проехала арку, украшенную цветами, покатилась, теперь уже медленно, по узкой, покрытой гравием дорожке, по обе стороны от которой в темноте поднимались кусты томатов и спали куры, и остановилась наконец перед ступеньками крыльца изящного домика, белые шторы которого были опущены на ночь.
