— Что надо?
— Снимите с него наручники и вызовите врача.
— Может быть, сеньорам угодно пригласить медсестру и сделать массаж? осведомился альбинос и с удовольствием выругался, сожалея, что иностранец не поймет.
Но иностранец понял.
— Вы за это ответите! — крикнул он дрожащим голосом. — Вы имеете дело с подданным бельгийской короны.
— Я имею дело с военнопленным, — равнодушно сказал охранник, — который был захвачен с оружием и оказал сопротивление властям республики Чили, дерьмо.
— Оставьте этого дурачка, Питер, — пробормотал Бенедиктов, с трудом шевеля разбитыми губами. — Подите сюда. Вы знаете, какой сегодня день?
— Вторник.
— Число, Питер, число!
— Одиннадцатое.
— Одиннадцатое сентября! И вам это ничего не говорит?
— Что мне это должно говорить?
— Плохой же вы католик, черт возьми. А впрочем, ваша церковь все равно живет по неправильному календарю. Но вот сегодня все и выяснилось. Когда отсюда выберетесь, велите папе Павлу отказаться от этих глупостей и отмечать праздники от Рождества до Рождества, как положено. Что вы на меня так смотрите? Вы не помните о том, что произошло в этот день тысяча девятьсот сорок три или сорок четыре года назад?
— Боже, Бенедиктов, что с вами сделали! Бедный, бедный!
— Ерунда! Кости целы, голова в порядке, а остальное заживет. Я сам нарвался на драку. Нервы не выдержали, и принялся палить. Но не в них — в воздух. Просто они наложили в штаны. Вас скоро отпустят. С бельгийцем связываться не будут.
— А вас?
— Расщелкают как пустой орех и прикончат. Впрочем, на этот случай у меня есть ампула с ядом, и там мы продолжим неоконченный диалог о промысле истории с братом Сальвадором.
— Туда не попадают самоубийцы, — сухо сказал Питер.
— Без вас знаю, — рассердился Бенедиктов. — И постарайтесь меня не перебивать. Простите. Мне отсюда не выйти, — продолжил он мягче, — и я должен рассказать вам о том, что видел во дворце. Но прежде я расскажу вам другую историю. Я ведь некоторым образом историк, Питер. А эта история очень важна. Она займет у нас какое-то время, но до утра эти ленивцы меня не расчухают. У нас впереди ночь. У вас когда-нибудь бывала такая ночь?
— Бывала, — пробормотал Питер и вспомнил партизанский лагерь в горах.
— Значит, вы меня поймете. Итак, представьте себе, что много лет тому назад в этот день родился царь. Не такой великий и жестокий, как его отец, и оттого унаследовавший лишь четвертую часть царства и именуемый тетрархом. Он был не слишком умен и не слишком глуп, в меру честолюбив, попадал под влияние разных людей, но самую страшную власть имели над ним женщины. Запомните, Питер, — женщины, ибо так повелось на земле, что зло, которое по природной мягкотелости и безволию осуществляют мужчины, замышляется прежде в женских сердцах. Будучи женатым, царь влюбился в свою племянницу. А она была замужем за его братом, которого терпеть не могла, потому что он был лишен отцом престола. Никто не знает точно, женился ли царь на ней при жизни брата или после его смерти, но даже если предположить, что брошенный супруг к тому времени умер, ее второй брак все равно был вызовом и нарушением законов восточной страны, согласно которым мужчина мог жениться на жене умершего брата лишь в том случае, если у этой женщины не было детей. А у нее была дочь, прекрасная дочь, может быть, самая красивая на земле.
