Профессор спрыгнул на песок. От тишины звенело в ушах, бухала кровь. Небо в зените было густо-зеленым, а над западным горизонтом широко парили серо-малиновые тлеющие крылья. И тут донеслись голоса.
…Под прикрытием полуосыпавшейся стены два одетых в лохмотья мальчика лет семи играли во что-то на песке. У того, кто кидал, левая рука болталась иссохшей плеточкой; тот, кто следил, высунув от напряжения язык, весь изглодан был лучевыми язвами – голые ноги, голые руки в трескающихся струпьях, запекшийся гной на пол-лица. Он угрюмо сказал:
– Моя.
– Дурак, – беззлобно сказал сухорукий, – у тебя корка в глаз заросла. Ты другим глянь. – Он что-то показал на песке растопыренными пальцами.
– Моя, – упрямо сказал мальчик в язвах.
Сухорукий добродушно рассмеялся и тут заметил профессора.
– Ой, секи.
Некоторое время они без особого интереса разглядывали профессора, потом сухорукий сказал нетерпеливо:
– Ну, кидай.
– Клопы, – донесся из глубины голос постарше, – ужинать!
Мальчик в язвах, вскочив, хлопнул себя по животу ладонями. Сухорукий оказался не столь бодр.
Как в трансе, профессор двинулся за ними – оступаясь на вывертывающихся из-под ног обломках, вошел внутрь, сунулся в узкую щель. За нею открылась другая комната, в ней было даже подобие потолка, – под треснутой, опасно перекошенной железобетонной плитой сидела на коленях маленькая девочка в драном мужском пиджаке на голое тело и, едва разлепляя трепещущие от холода губы, баюкала безголовую куклу.
– Только хлеб я в атомную лужу уронил, – угрюмо предупредил мальчик в язвах.
– Делов-то куча, – пренебрежительно ответил старший мальчик, деля еду. – Я корку отломал, а мякишко не промокло. Лопайте как следует. Я слышал, завтра всех в рай поведут.
– Шли бы они со своим раем, – буркнул мальчик в язвах. – Врут, врут…
Девочка жевала хлеб и пела колыбельную с набитым ртом.
– Не засыпает, – обиженно сказала она, проглотив. – Головки нет, вот глазки и не закрываются, – опять замурлыкала и опять прервалась. – В наше трудное время, – взрослым голосом разъяснила она, – с детьми столько хлопот.
С грохотом посыпались обломки, и профессор ссыпался вместе с ними. Дети уставились на него. Девочка заслонила куклу собою, губы ее сложились жалобным сковородником.
– Явление, – сказал старший мальчик и, не вставая, взял в руку камень. – Тебе чего, дядя?
– Ребята… – пробормотал профессор, – да что же… Откуда вы здесь? – Он едва не плакал.
– Зеленый, – сказала девочка и серебристо рассмеялась.
