Не спишь над колыбелью по ночам
И напеваешь песню мне, как прежде.
Я помню, как начало всех начал,
Напевы ожиданья и надежды.
Вхожу я в школу старую.
И взгляд
Скользит по лицам - смуглым, конопатым,
А вот и сам, как тридцать лет назад,
Неловко поднимаюсь из-за парты.
Учительницы руки узнаю
Они впервые карандаш мне дали.
Теперь я книгу новую свою,
Поставив точку, отпускаю в дали.
О руки матери моей, сестер!
Вы бережно судьбу мою держала,
И вас я ощущаю до сих пор,
Как руки женщин всей моей державы!
Вы пестовали ласково меня
И за уши меня трепали чаето.
В начале каждого большого дня
Вы мне приветливо желали счастья.
И вы скорбели, если вдалеке,
В безвестности
Я пропадал годами,
И вы о жизни по моей руке
Наивно и уверенно гадали.
Вы снаряжали нас для всех дорог,
Вы провожали нас во все скитанья,
Мы возвращались на родной порог
И снова говорили: "До свиданья".
Когда коня седлает во дворе
В неблизкий путь собравшийся мужчина,
Его всегда встречает на заре
Горянка с полным до краев кувшином.
Чужая, незнакомая почти,
Стоит в сторонке,
Только это значит,
Примета есть такая,
Что в пути
Должна ему сопутствовать удача.
Страна родная! Думается мне,
Твой путь имел счастливое начало:
Октябрь, скакавший к счастью на коне,
С кувшином полным женщина встречала.
Она стояла молча у ворот,
Прижав к груди спеленатого сына,
И время шло уверенно вперед
И становилось радостным и сильным.
Октябрь перед последним боем пил,
Клинок сжимая, из кувшина воду...
Быть может, потому так много сил
И чистоты у нашего парода.
Шел человек за нашу правду в бой,
И мертвыми лишь падали с коня мы.
Но, Родина, ни перед кем с тобой
Мы голову вовеки не склоняли.
Не будет никогда такого дня,
Всегда беду мы одолеем злую.
И снова, низко голову склоня,
Я эти руки женские целую.
VI
Я у открытого окна стою.
Я солнце в гости жду ежеминутно.
Целую руку близкую твою
За свежесть нерастраченного утра.
Несу к столу, к нетронутым листам,
И щебет птиц и ликованье радуг...
Бывало, мать, пока отец не встал,
Все приводила на столе в порядок.
Боясь вспугнуть его черновики,
Чернила осторожно пополняла.
Отец входил и надевал очки.
Писал стихи.
И тишина стояла.
На оклик: "Мать!" - поспешно шла она,
Чтобы принять родившиеся строки.
И снова наступала тишина,
В ней лишь перо пришептывало строго.
Все тот же стол, и тишина вокруг
Здесь время ничего не изменило.
И добрая забота близких рук
Вновь не дает пересыхать чернилам.
Мне руки говорят;
