Пожалуй, с незапамятных времен
Принц ищет в лебедях приметы милой,
И мавры убивают Дездемон
Уже давно во всех театрах мира.
И Золушки находят башмачки,
Повсюду алчность побеждая злую.
Целую жесткость нежной их руки
И нежность мужественных рук целую.
Целую, словно землю.
Ведь они
Мир в маленьких своих ладонях держат.
И чем трудней и пасмурнее дни,
Тем эти руки и сильней и тверже.
Мир - с горечью и радостью его,
С лохмотьями и праздничной обновой,
С морозами и таяньем снегов,
Со страхами перед войною новой,
Вложил я сердце с юношеских лет
В любимые и бережные руки.
Не будет этих рук - и сердца нет,
Меня не будет, если нет подруги.
И если ослабеют пальцы вдруг
И сердце упадет подбитой птицей,
Тогда сомкнётся темнота вокруг,
Тогда сомкнутся навсегда ресницы.
Но силы не покинули меня.
Пока живу, пока дышу - живу я.
Повсюду, низко голову склоня,
Я эти руки женские целую.
III
В Москве далекой был рожден поэт
И назван именем обычным - Саша.
Ах, няня! С первых дней и с первых лет
Его для нас растили руки ваши.
В моих горах певец любви Махмуд
Пел песни вдохновения и муки.
Марьям! Как много радостных минут
Ему твои всегда давали руки.
Теперь любое имя назови
Оно уже не будет одиноко:
О, руки на плечах у Низами,
О, руки, обнимающие Блока!
Когда угас сердечный стук в груди,
Смерть подошла и встала в изголовье,
Тебя, мой незабвенный Эффенди,
Они пытались оживить любовью.
Когда на ветках творчества апрель
Рождал большого вдохновенья листья,
Из этих рук брал краски Рафаэль,
И эти руки отмывали кисти.
Не сетуя, не плача, не крича
И все по-матерински понимая,
Они сжимали плечи Ильича,
Его перед разлукой обнимая.
Они всплеснули скорбно.
А потом
Затихли, словно ветви перед бурей.
И ленинское штопали пальто,
Пробитое эсеровскою пулей.
Они не могут отдохнуть ни дня,
Неся Земле свою любовь живую.
И снова, низко голову склоня,
Я эти руки женские целую.
IV
Я помню, как, теряя интерес
К затеям и заботам старших братьев,
По зову рук далекой Долорес
Хотел в ее Испанию бежать я.
Большие, как у матери моей,
Правдивые, не знающие позы,
И молча хоронили сыновей,
И так же молча вытирали слезы.
Сплетались баритоны и басы:
"Но пасаран!" - как новой жизни символ.
Когда от пули падали бойцы,
Ей каждый сильный становился сыном.
Я помню, в сакле на меня смотрел
С газетного портрета Белояннис,
Как будто много досказать хотел,
Но вдруг умолк, чему-то удивляясь.
С рассветом он шагнет на эшафот,
Ведь приговор уже подписан дикий.
