Серебряный чайный сервиз обнаружили на кухне. Самовар входил в комплект этого сервиза.
— Вам придется подписать протокол об изъятии у вас краденых вещей, гражданин Рабулевич, и пойти вместе с нами, — сказал Маргонин.
— За что же вы меня арестовываете? Я никакого преступления не совершал.
— А скупка краденого, по-вашему, находится в пределах дозволенного?
— Но я же не знал, что эти вещи украдены. Продавец, очень интеллигентный мужчина, заверил меня, что все это принадлежит ему лично, а он сам приехал в Кисловодск из Оренбурга.
— Это не освобождает вас от ответственности. Впрочем, мы вас не арестовываем, а просто приглашаем в милицию для дополнительного допроса. Вопрос о соучастии и степени вашей вины решит суд.
На очной ставке Рабулевич подтвердил, что картины и сервиз продал ему Анатолий. После этого Маргонин вновь пригласил Анатолия на допрос.
— Расскажите нам об убийстве профессора Панкратьева, — спросил он в упор.
— Как? Разве Николай Петрович убит? — удивление Анатолия выглядело вполне искренне.
— Будто вы не знаете об этом? А между тем золотые часы,которые нашли у вас, принадлежали раньше профессору. Вы обокрали его, а когда Николай Петрович хотел оказать вам сопротивление, застрелили его.
— Это неправда, я никого не грабил и не убивал.
— Будет вам запираться, Анатолий Николаевич! Это только усугубит вашу вину. Признайтесь во всем и увидите, вам сразу легче станет. Хотите, я помогу вам? Итак, пятого августа, рано утром, вы со своим сообщником Стецюком Яковом Никандровичем отмычкой открыли дверь, проникли в квартиру профессора, взяли самые ценные вещи и уже хотели уйти, когда он проснулся, и, пытаясь вас задержать, вытащил из-под подушки револьвер. Николай Петрович нажал на спуск, но произошла осечка, и тогда ваш сообщник вырвал у профессора револьвер и в упор застрелил его. Верно я говорю?
По мере того, как Маргонин говорил, мертвенная бледность постепенно сходила с лица Анатолия, а под конец он даже пытался улыбнуться.
— Разрешите закурить? — спросил он.
— Пожалуйста.
Анатолий достал из кармана коробку «Нашей марки», вынул папиросу, постучал ею по крышке, чиркнул спичкой и глубоко затянулся.
— Вы неплохо фантазируете, гражданин следователь, но я вас разочарую: пятого утром меня в Ташкенте уже не было, так как четвертого августа вечером я выехал скорым поездом из Ташкента в Оренбург. Об убийстве отца мне стало известно только теперь, от вас. Так что у меня имеется то, что на вашем языке называется полное алиби.
