— Мисс Мальгрейв показалась мне весьма скучной особой.
— Она почему-то нервничала…
— А уж платье! — Элеонора рассмеялась.
Гай не мог вспомнить, что было надето на Фейт. Кажется, что-то длинное и воздушное.
— У нее на юбке сзади подол отпоролся, — сказала Элеонора, — и на ней не было ни чулок, ни перчаток. А эти сандалии на веревочной подошве… Бог мой! Рядом с братом она кажется простушкой.
— По-моему, Элеонора, ты к ней придираешься. Им ведь пришлось бежать из Франции буквально в том, что на них было надето.
Она аккуратно сложила полотенце и повесила сушиться перед плитой.
— Разумеется. И я вовсе не хотела сказать ничего плохого. Просто воспитание, которое получила мисс Мальгрейв, чувствуется и в ее манере разговаривать. И это понятно, ведь Мальгрейвы, судя по всему, вели цыганский образ жизни. — Привстав на цыпочки, она поцеловала мужа в щеку.
Сверху донесся знакомый звук.
— Оливер плачет.
Элеонора прислушалась.
— Это плохо! — сердито сказала она и отодвинулась от него. — Его кормили всего полтора часа назад, а в книге говорится, что в этом возрасте он должен выдерживать промежуток в четыре часа между кормлениями.
— Дети не всегда следуют тому, что написано в книгах, душа моя. — Гай поцеловал ее в нахмуренный лоб. — Хочешь, я к нему подойду? Может, ему просто жарко.
— Как досадно, что мы не можем найти хорошую няню.
Все работящие деревенские девушки, которых присылала престарелая миссис Стефенс, быстро сбегали на фабрики или в какие-нибудь конторы, где платили больше. Гай мягко сказал:
— Может быть, нам надо было оставить Бидди?
— Бидди была бестолкова и истерична.
Гай вышел из кухни в благословенную прохладу и тишину темного коридора. Поднявшись наверх в детскую, он взял разбушевавшегося сына на руки. Болела лодыжка, и Гай чувствовал усталость во всем теле, хотя было всего девять часов. В начале месяца он возобновил прием пациентов. Хотя больных теперь стало меньше — многие матери с детьми были эвакуированы, а молодые мужчины призваны на военную службу, — работы хватало.
Малыш успокоился. Гай опустился в плетеное кресло, стоящее в углу комнаты, и прижал Оливера к груди. Закрыв глаза, он вдыхал сладкий младенческий аромат. В течение последних полутора лет события следовали одно за другим в таком сумасшедшем темпе, что у него не было времени их осмыслить. Помолвка с Элеонорой была быстрой, скромное венчание — поспешным, поскольку война казалась уже неизбежной. В трудностях, с которыми столкнулся их брак, Гай винил себя. Его отказ от предложения Сельвина Стефенса разделить с ним практику на правах партнера, конечно же, огорчил Элеонору. Гай объяснил ей, что стал врачом для того, чтобы помогать тем, кто больше всего в этом нуждается, и думал, что в конце концов она его поняла.
