Оставшись одна, Поппи от гнева перешла к отчаянию, упала на стул и разрыдалась. В следующие несколько недель она пыталась сделать дом пригодным для жилья. Но неизменно проигрывала в этом сражении. Приятели Ральфа оставляли цепочки грязных следов по всем комнатам; кухонный очаг, заразившись от земли сыростью и холодом, затухал в самый неподходящий момент. Полотенца и простыни после стирки не сохли, а покрывались плесенью. И еще Поппи ужасно угнетало отсутствие других взрослых женщин.
Когда наконец зима прошла и началась робкая весна, ей стало нездоровиться. Поскольку после рождения Николь она уже двенадцать лет не беременела, прошел не один месяц, прежде чем Поппи поняла, что ждет четвертого ребенка. В том, что ее все время тошнит и тянет в сон, она винила сырой дом и ненавистную деревенскую глушь. Но доктор в Мадриде сказал ей, что она в положении и ребенок должен родиться в сентябре. Услышав это, Поппи вздохнула с облегчением: ее младенец появится на свет в Ла-Руйи под присмотром милого, надежного старого доктора Лепажа.
Если не все в ее жизни с Ральфом шло так, как она ожидала (а чего, собственно, она ожидала, уезжая с ним в Париж в тот далекий вечер в Довиле?), то детьми она была довольна всегда и возможность родить четвертого ребенка восприняла как подарок судьбы. Трое ее детей родились так быстро друг за другом, что к тому времени, когда появилась Николь, она была слишком измотана, чтобы насладиться этим событием сполна. Теперь же Поппи вязала крошечные кофточки, шила ночные рубашечки, и ей снилась Франция — как она приподнимается на своей высокой кровати и видит рядом сына в колыбельке. Она была уверена, что родится мальчик.
Она действительно родила сына, но в Испании, а не во Франции. Ребенок появился на свет на два месяца раньше срока, в спальне, которую она делила с Ральфом. В радиусе пятидесяти миль не было ни одного доктора, поэтому роды принимала женщина из деревни, закутанная в черную шаль. Колыбели у Поппи не было, но она и не понадобилась, потому что малыш прожил лишь несколько часов. Она лежала в постели, прижимая к себе младенца, баюкая его и молясь, чтобы он выжил. Он был слишком слаб, чтобы сосать грудь. Повитуха настояла на том, чтобы позвать священника, и он окрестил ребенка Филиппом, в честь любимого дядюшки Поппи. Когда слабое движение легких ребенка прекратилось, Ральф зарыдал и взял младенца из рук жены.
Через неделю Ральф предложил уехать во Францию пораньше. Поппи отказалась. С тех пор как родился и умер Филипп, она почти все время молчала; сейчас она сказала лишь короткое, но определенное «нет». Ральф стал объяснять ей, что почва оказалась неподходящей для шафрана и добираться сюда его друзьям слишком неудобно, что он только что придумал чудесный план, как вернуть потраченные деньги, но она в ответ лишь покачала головой. Целыми днями она просиживала на крыльце, не сводя взгляда с засохшего шафрана на полях и кладбища за ними.
