Молчим, ждем. Он стоит зажмурясь.
— Стреляй же! — подбодрил его настоятель.
— Куда? — колебался Маркуш.
— Прямо вперед и повыше!
— А что там?
— Открой глаза и увидишь.
— Да я боюсь!
Мы за его спиной уже корчились от смеха.
— Повыше дуло-то подними! — командовал отец настоятель.
Маркуш чуть-чуть приподнял дуло.
— Еще немножко!
Он приподнял еще.
— Ну вот, так хорошо! Стреляй!
А в эту минуту, громко каркая, из-за леса вылетела большая воронья стая. Вороны летели низко и, можно сказать, у нас перед носом, да только на свою беду выбрали они эту дорогу, потому как Маркуш, со страху даже не открыв глаз, пальнул прямо в стаю, и тут же одна ворона, кувыркаясь, упала на землю.
— Вот это охотник! — закричал я.
Но Маркуш уже отшвырнул ружье и блаженно смеялся.
Мы воротились домой, и тут отец настоятель признался, что давно не бывало у него дня приятнее; он похвалил меня, и мое хозяйство, и саму Харгиту за то, что под бочком у нее можно жить так покойно и мирно, словно и не было никогда мировой войны. Фуртунат сказал, что мыслит так же, и еще от себя добавил, что истинно счастливой и богу угодной жизнью мог бы жить только на Харгите, если б построили здесь монастырь и ему не приходилось бы никуда отлучаться от книг своих.
Мне ж от слов Фуртуната стало куда как невесело. Я подумал о том, сколь прекрасен и многолик мир, и земля, и небо, и воздух, и чего только нет на свете, о чем бы не мечтал человек. Но сколько ни встречал я людей, каждый был недоволен. А теперь еще этот сановитый монах — уж про него-то как не поверить, что счастлив он своей жизнью, ибо живет по собственному хотению, — так нет, оказывается, и он мечтает жить иначе?! Из города, от людей он желал бы уйти в дремучий лес, чтобы одному встречать день, одному ко сну отходить. И вот рядом с ним я — живу в этом самом лесу, просыпаюсь и спать ложусь один-одинешенек, — а мечтаю, напротив, жить в городе, среди людей! Кем же так установлено? И кто назначает путь человеку, да всякий раз не туда, куда влечет его?
Есть на свете высоченные горы, есть большие деревья, есть высокие башни, да только все они букашки малые в сравнении с этим необъятным вопросом!
Не знаю, много ль времени пробежало в пустых этих мечтаньях, но очнулся я от голоса отца настоятеля:
— Проснись, Абель!
— Сколько раз? — сразу ввернул я.
— Да хоть один раз проснись, и то ладно.
— А я-то и еще бы добавил, если б вы до утра остались.
— Спасибо, сын мой, — сказал настоятель, — но мы и так-то целый день потеряли в безделье.
