Телега осталась у въезда в лес на дороге, мы с возницей пошли туда вместе, в дом затащить привезенное добро. Я взял стул, возница стол понес. И стол и стул были желтого дерева, подержанные, правда, но вполне крепкие. Стул со спинкой и даже с подлокотниками по бокам, как у господ заведено. Пока я им в комнате место нашел, возница обернулся еще раз, железную штуковину какую-то притащил, в несколько раз сложенную.
— Вот, — говорит, — и кровать тебе.
Я думал, он это в шутку, стою посмеиваюсь, а он уж все разложил, ножки выставил. Придвинул к стене, будто скелет, сказал:
— Походная кровать называется. Армейская.
— Про армейских священников слыхать доводилось, — ответил я, — а про кровати армейские — нет, не слыхал.
— Там, где священник имеется, так и другое все есть, — припечатал возница.
Спорить с ним я не стал, боялся дурного что-нибудь про священников услыхать, и пришлось бы мне тогда защищать их. Вместо того предложил я ему кружку молока, он выпил, да не одну, а две. И пошел к двери, но все озирался, видно, кошки скребли на душе, что домишко мой с собой увезти не может. И к телеге шел нога за ногу, словно не знал, то ли ехать ему, то ли нет.
— Э-эх, дров-то здесь сколько, хороших дров! — вздохнул он.
Видел я, видел, что ему требуется.
— Много дров, прорва, — говорю, кивая.
А он все вокруг да около вертится:
— Оно бы и незаметно, если б одну телегу нагрузить.
— Незаметно, ясное дело, если б все вдруг ослепли.
— А ты скажи тому, кто глазастый, чтоб зажмурился.
— Совет хорош, — говорю. — Вот вы первый и зажмурьтесь.
Возница так сверкнул на меня глазами, будто стрелу отравленную пустил. Но одолел себя, сделал еще попытку:
— Мне бы хоть полтелеги, чтоб порожняком не вертаться.
Сердце у меня доброе, на его сторону встало.
— Ладно, — говорю, — валежник берите.
Ну, старик разгорелся, телегу нагрузил с верхом.
— Разве ж мы так договаривались? — спрашиваю.
А он мне:
— Ну, перехватил чуть-чуть, за мною не пропадет, отслужу.
— Не нужно мне от вас ничего, — сказал я, — а вот когда в другой раз окажетесь в этих краях, привезите что-нибудь почитать. Если хорошие будут книжки, еще дровишками разживетесь.
На том и распрощались. Время шло к полудню, решил я перекусить и Блоху угостил. Потом вернулся к поленницам, чтобы со счетом покончить. Вышло больше девяти сотен на двенадцать саженей. Я вернулся к началу, пересчитал сызнова. Словом, весь день после обеда тому посвятил, чтобы по справедливости все сосчитать, но, сколько ни старался, все равно не девятьсот выходило, а на двенадцать саженей больше. Морока, да и только! В конце концов пометил я эти двенадцать саженей буквою «А», что значило «Абель», — остальное уж было дело мое.
