— Капитан, можно откровенно?
— Шпарьте.
— Мне сказали, что вас нельзя тревожить, что с вами может повториться приступ. Это серьезно?
— А что меня может потревожить?
— Как — что? Ну, вот мой визит… Разные кошмары, воспоминания…
— Воспоминания? Война? Разве осталось что-нибудь неожиданное для меня? Такое, о чем страшно вспоминать? А ваше появление — это еще не землетрясение. Не знаю, чем вы можете потревожить.
— Я, конечно, не о вашем прошлом, а о настоящем. Вот мне дали задание сделать для журнала ваш портрет, как героя Отечественной войны. У вас есть награды?
— Конечно, есть. Но не стоит их показывать. Не они главное, а человек. Не так ли?
— Да, но все же медали как-то украшают. Вроде орнамента. Подчеркивают личность. А так… Ну что, извините, увидит читатель на вашем портрете? Худое, изможденное лицо? Не воин, а освобожденный из Освенцима…
Эдуард произнес эти слова и осекся, взглядывая на капитана — не рассердится? Еще прогнать может. «Черт бы побрал, никак не могу сдержаться! Да если Кубанов узнает, мне несдобровать. Поостеречься бы…»
— Не советовал бы делать мой портрет.
— Правда? — даже обрадовался Эдуард, услышав слова Оленича, но не поняв их насмешливости.
— Конечно! Изможденное лицо просто не к лицу вашему журналу.
— О, как хорошо вы сказали! Вы поймите меня правильно: я искатель прекрасного. Стараюсь снимать только то, что радует глаз, что вдохновляет, что пробуждает в нас мечту. Какая сейчас установка даже для нашего брата-фотокорреспондента? В нашем современном обществе, у народа-победителя, ничего не должно быть серого, безликого, пессимистического. Даешь красоту и всеобщее удовлетворение! Воспитывает только прекрасное. Даже малое делать великим. Крупным планом показывать эпохальные события, перспективу поисков, открытия мирового значения. Мы — первые, мы — лучшие, мы — самые-самые… Так меня учат.
— Кто учит?
— Рынок.
— Базар?
— Нет, рынок. Запросы общества, заказ времени.
— Вот теперь ясно. Выходит, что мы, находящиеся здесь, в этом учреждении, не ходовой товар?
— Да, это так. Вы уже ушли. Когда-то вы были на переднем плане…
— На передовой линии?
— Ну да, а теперь это прошлое. Вы — пропавшие без вести.
Андрей никак не мог составить мнения об этом молодом фотокорреспонденте: кто же он на самом деле? Шутник? Не похоже. Подонок? Но почему так откровенен? Оригинальничает нигилизмом. С чего бы? И перед кем? Оленич не мог даже предположить, что Эдик испытывает его на крепость и стойкость, сознательно хочет найти наиболее уязвимое место в психике больного.
