— Наверное… — задумчиво повторил комбриг. Глаза его на несколько мгновений затуманились и уставились в пространство. Потом он очнулся. — Но это отнюдь не объясняет всего.
Боец молчал.
Комбриг исподлобья оглядел его тяжелым, тягучим взглядом и, похоже, принял некое решение. Лицо его посветлело.
— Идите домой, боец, — сказал он, — и как следует подумайте. Завтра утром я жду ваших исчерпывающих объяснений.
Не веря себе, боец Каюров на трясущихся ногах поднялся.
— Я могу?..
— Да-да, — нетерпеливо сказал комбриг, уже углубляясь в какие-то бумаги из тех, что лежали перед ним. — Вы свободны. До утра.
Спасен, билось в голове Каюрова, когда он суетливо и неловко выбирался из сумеречных узостей словно вымершей кухни. От пережитого ужаса и внезапного освобождения он утратил всякий разум, всякую осмотрительность. Ну с чего бы его после этаких-то обвинений отпускать? Но сердце скакало в горле. Спасен!
Комбриг же, будто строгий, но справедливый папаша, сын которого заехал мячом в соседское окошко, озабоченно покачал головой и встал. Высунулся наружу и едва заметно кивнул поднявшему на него вопросительный взгляд человеку в поварском колпаке. Тот проворно вскочил, отбросив карты. Сидевший к двери кабинета спиной человек в замурзанном комбинезоне, не оборачиваясь, с готовностью поднялся вслед.
А комбриг вернулся в кабинет и позвонил.
— Шурочка, — совсем другим, вполне живым голосом, сказал он. — Прости, дорогой, я понимаю, что поздновато, но мне важно. Я тебя озадачу, а там уж смотри — завтра, послезавтра… Но не позже, чем послезавтра. Мне нужно узнать побольше о таком, знаешь ли, частном психиатрическом… или психотерапевтическом, что ли, кабинете. Да, их, как грибов, наросло на скорых деньгах. Всё нервы себе лечат, пиявки. Чтоб кошмары по ночам не мучили. А то, не приведи Бог, голодные дети из подвалов привидятся — потом не ту акцию можно купить с перепугу… Значит, кабинет «Сеятель». И его директор — Антон Токарев. Этот человек мне стал крайне интересен.
Венька Коммуняка исчез бесследно и навсегда. Лишь весной, когда сошел лед, в одной из заводей Охты нашли чей-то труп, но так и не смогли опознать.
Дискета Сошникова
Трагическая уникальность России состоит в том, что после гибели Византии она осталась единственным политически суверенным представителем отдельной, самостоятельной цивилизации — православной. И она же, поэтому, являлась её становым хребтом.
Кстати: страны, которые могли бы при ином раскладе оказаться политически самостоятельными цивилизационными партнерами России, волею судеб либо веками изнывали под иноверческим игом, самим этим фактом провоцируя в России тягу к благоносной экспансии (Балканы), либо, кто ещё оставался более-менее независим, истекали кровью в борьбе с иноверцами и опять-таки то косвенно, то прямо, взывали о помощи и о включении в империю (Закавказье, Украина).
