Хотя я и читал обо всех опытах, проделанных великими исследователями, но мне ни разу не встретилось с их стороны ни малейшей попытки создать такую систему взглядов, которая бы вместила в себя их все. И вот я познакомился с монументальной книгой Мейерса «Человеческая личность»,[9] книгой, которая является как бы корнем, из коего в свое время вырастет все древо знания. Автор не мог в этой книге создать системы, которая бы включила в себя все феномены, называемые «спиритическими»; но, обсуждая действие ума на ум, которое он сам назвал «телепатией», Мейерс высказал свое мнение с такой ясностью и тщательно проработал его с таким множеством примеров, что все, за исключением только тех, кто сами не пожелали видеть и признавать очевидность, рассматривают теперь его труд как научный факт.[10] И это было огромным шагом вперед. Если ум может действовать на ум на расстоянии, то это означает, что в человеке есть силы совершенно отличные от материи, как мы ее всегда понимали. Почва у материализма, таким образом, уходила из-под ног, и мои старые принципы оказывались разрушенными. Я утверждал прежде, что пламени не может быть, если свеча догорела. Но здесь пламя оказывалось никак не связанным со свечой и действовало совершенно самостоятельно. Аналогия, стало быть, оказалась ложной. Если мысль, дух, разум человека могут действовать в отдалении от тела, то, значит, они, до известной степени, есть нечто отдельное, отличное от тела. Почему же в таком случае дух не может существовать сам собой даже тогда, когда тело уже погибло? С теми, кто недавно умер, проявления эти выражаются не только в виде действия мысли на расстоянии, но и приобретают внешность умерших, доказывая тем, что данные проявления осуществляются чем-то в точности таким же, как тело, но все же действующим вне его и его переживающим. Такие явления, как простейшие случаи чтения мыслей, с одной стороны, и деятельное проявление духа независимое от тела, с другой, представляют собой звенья одной сплошной цепи доказательств, связанных между собой и друг в друга переходящих. Это обстоятельство представилось мне первым из признаков, слагающих научную систему, а система вносит строй и порядок в то, что до этого выглядело всего лишь нагромождением невероятных и более или менее разрозненных фактов.
Примерно в то же время мне представилась возможность принять участие в интересном эксперименте, ибо я был одним из трех членов Психического общества, которых оно направило на место событий в «непокойный» дом. Это оказался один из тех случаев полтергейста, когда разного рода звуки и глупые проделки продолжаются в течение многих лет, что очень похоже на классический случай семьи Джона Уэсли в Эпуорте в 1726 году, или на то, что произошло с семьей Фокс в Гайдсвилле возле Рочестера в 1848 году и дало начало современному Спиритизму. Из нашей поездки не вышло ничего сенсационного, и все же она не оказалась совершенно бесплодной. В первую ночь ничего не произошло. Во вторую мы услышали сильный шум: звуки напоминали сильные удары палкой по столу. Мы, разумеется, приняли все меры предосторожности, но нам не удалось найти объяснения этому шуму, однако, мы не могли бы поручиться, что с нами не сыграли какой-то замысловатой дурной шутки. На этом дело пока и кончилось. Тем не менее, несколькими годами позже я встретил одного из жильцов этого дома, и он сказал мне, что уже после нашего посещения в саду при доме были отрыты останки ребенка, закопанные, повидимому, довольно давно. Согласитесь, что это весьма примечательно. «Непокойные» дома — это редкость, и дома, в садах которых зарыты человеческие останки, надеюсь, тоже. То, что оба этих исключительных обстоятельства объединены относительно одного и того же дома, определенно является доводом в пользу подлинности феномена. Интересно напомнить, что и в случае с семьей Фокс также есть упоминание о человеческих останках и признаки того, что в подвале дома когда-то произошло убийство, хотя преступление как таковое никогда установлено и не было. У меня нет особых сомнений в том, что если бы Уэсли смогли вступить в словесный контакт со своим преследователем, то они бы узнали, что могло послужить причиной подобной назойливости. Похоже на то, что если жизнь прерывается внезапно и резко, то у человека еще сохраняется некий неизрасходованный запас жизненности, которая может находить себе выход, проявляясь таким необычным и злонамеренным образом. Позднее я еще раз столкнулся с подобным явлением, рассказ о чем помещен в конце этой книги.
