- Ну что?! — набросились однокурсники на Васю Перцена.
- Неврология, — еле слышным шёпотом изрёк интервьюируемый, кстати сказать — сын заведующего кафедрой нервных болезней, и побагровел до самых кончиков рыжеватых волос.
— Ну ещё бы! А как же! — эхом раздались ехидно-презрительные возгласы, и Вася стал фиолетовым в крапинку.
- Не бзди, Васятка! Сын за отца не в ответе! — Шура бодро хлопнул Васю по плечу, после чего застенчивого Перцена сдуло в неведомом направлении.
Взрывной волной меня прижало к Шурику. Хлопнув дверью, в коридор явился Примус.
- Суки! Я, блин, ленинский стипендиат! Я, вашу мать, целевой набор! На селе, ебическая сила, хирургов не хватает! Я им устрою терапию в мухосранской ГКБ!!! — орал он, пожимая Шуре руку. — Привет, — следом произнёс он без паузы и на три октавы ниже.
- Примус, будешь примусы починять и кастрюли бабкам лудить по совместительству, — пьяненько расхохоталась я.
- Молчи, тварь продажная! — беззлобно ответил он, целуя меня в щёку. — Жду вас в «Меридиане», — рявкнул Примус и отчалил.
Крайне расстроенный, из комнаты появился Вадим Коротков. Все с интересом, но издали смотрели на него. Ибо в сравнении с бешеным Бадей Примус был первокурсницей Смольного института.
- Терапия, — с улыбкой Моны Лизы сказал Кроткий, получивший свою антагонистическую кличку в Афгане, где два года оттрубил после медучилища фельдшером, и обвёл взглядом аудиторию. Диаметр круга, центром которого он был, тут же увеличился.
Шшшшура, — прошипела я. Два раза повторять не пришлось.
- Привет, псих ненормальный! — радостно воскликнул Шурик и заключил Вадика в медвежьи объятия. Господство мышечной массы над силой нервного духа в действии. — Идём покурим! Сейчас Танька отстреляется, и в «Меридиан» пойдём, а потом к ней завалимся матом ругаться и в карты на раздевание играть!
Взгляд Вадика стал менее идиотическим. Жизни окружающих были спасены. Парни вышли на крыльцо. А я присела прямо на пол, подперев стеночку. Мне стало безумно весело. Всё вокруг стало невероятно смешным и нелепым. Особенно сын заведующего кафедрой детских болезней, который, пройдя сквозь строй, горделиво объявил:
— Кожвен![3] Я — в «Меридиан»!
- Вовка, ты туда лучше не ходи пока, — моё человеколюбие высказалось весьма саркастичным тоном. Я поднялась с пола, чтобы выйти на улицу — отсмеяться вдоволь, выкурить сигаретку, протрезветь и… И надо же было такому случиться, что я оперлась на дверную ручку. Дверь раскрылась. В полнейшей тишине все уставились на меня. Из-за раскрытой двери раздался препротивнейший женский голос: «Следующий!»
