Инквизитор поёрзал, поудобнее устраивая на сидении свой обширный организм, помянул недобрым словом Нечистого, пославшего грозу, и недовольно покосился на свою спутницу. А та, казалось, вообще не замечала тяготы пути. Так и сидела всю дорогу – спина прямая, руки сложены на коленях, голова чуть опущена, так, что плотный капюшон полностью скрывает лицо. Не женщина – статуя.
Если бы отцу Силько сказали, что сестра Анелла и в самом деле высечена из камня – он бы, пожалуй, поверил. А что? Перчатки на людях не снимает, лицо прячет. Говорят, это потому, что обет какой-то дала. А что может быть проще, чем всё свалить на обет? Сама-то она, небось, правду никому не скажет. От такой никогда слова не дождёшься!
Инквизитор нахмурился, пытаясь вспомнить, говорила ли она вообще при нём хоть что-нибудь… По всему выходило, что нет. А может, она немая? Как же тогда с этой каменной девой общаться? Впрочем, какое уж тут общение… С такой о погоде не поговоришь, об урожае винограда не поспоришь…
Настроение у священника совсем испортилось.
И зачем её вообще к нему приставили? Задание-то инквизитор получил простенькое – съездить в Таин, в военную академию, и посмотреть, что там случилось. Ну, людей поспрашивать для приличия, порыскать. И ничего не найти. В любом случае – не найти, в таких местах находить не положено. Только доложить куда следует. Всего-то!
Он и в дорогу уже собрался, а тут вдруг как снег на голову: "Сестра Анелла с тобой поедет". И всё. Нет бы объяснить, зачем?! И кто она, вообще, такая? А то появилась неделю назад, неизвестно откуда… С отцом-настоятелем всё долгие разговоры разводила… Вот и договорилась!
Нет, польза от неё есть, конечно. Сразу карету выделили, бутыль вина хорошего в багаж добавили. А всё же неспокойно на душе. А ну как сестра за ним шпионить приставлена? Доложит потом, факты подтасует – и прости-прощай жизнь смиренного служителя Господа, отца Силько.
Инквизитор поёжился… И тут капюшон, скрывающий лицо монахини, легонько качнулся:
– Вели остановить карету.
Ишь ты! Значит, умеет говорить-то! И голос такой приятный. Глубокий, бархатистый…
Священник так удивился, что не сразу сообразил, что от него требуется. Зато когда понял, мигом подскочил на сидении, высунулся из кареты почти по пояс и не крикнул – гаркнул:
– Стойте! Остановите!
– Стоять! – подхватил его вопль один из тех, кто сидел на козлах, – Тпру-у-у! А-а-апчхи! Стоять, клячи дохлые!
Лошади, к слову сказать, на кляч вовсе не походили. Крупные, холёные. Но встали как миленькие.
