– Кто делал-то?
– Школьников! – усмехнувшись, ответил Щеткин и замолчал, пытаясь уловить реакцию Турецкого.
Яков Ильич Школьников считался на Москве зубром от судебно-медицинской экспертизы, и его не знал разве только следак-недоучка из тех, кем заменяли постепенно многоопытных следователей МВД и прокуратуры.
Видимо, ничего подобного Турецкий не ожидал, и поэтому его реакция была соответствующей:
– Хорошо, созвонимся. Спасибо за информацию.
– Что, тот самый Школьников? – спросил Плетнев.
– Да.
– Так, может, с ним поговорить?
– Можно, конечно, – уже без прежнего оптимизма в голосе согласился с Плетневым Турецкий. – Но дело в том, что этот человек не ошибается.
Плетнев на это только плечами пожал. Мол, и старуху бывает проруха. К тому же такого не бывает, чтобы человек никогда не ошибался.
Школьников отозвался сразу же, словно все это время ждал звонка бывшего «важняка» Генеральной прокуратуры.
– Рад слышать бодрый голос почетного пенсионера! – хрипловатым фальцетом застрекотал он в трубку, и уже по одному этому можно было догадаться, что Яков Ильич остается верен своему железному правилу: «Без “ворошиловского стакана” к трупу не подходить». А «ворошиловский стакан» – это двести пятьдесят грамм «кристалловской» водки. Впрочем, на похмельную голову не отказывался он и от портвейна. – Чем могу послужить?
Сказав пару дежурных, но приятных Школьникову фраз, Турецкий перешел к делу:
– С Савиным вы работали?
– Ну! Петька Щеткин уговорил. Сказал, что «сам господин Турецкий» ждет результатов.
– И что? – пропустив подначку Школьникова мимо ушей, спросил Турецкий.
– Инфаркт, голубчик мой, обширный инфаркт, но никак не убийство. Хотя, должен признаться, ни с чем подобным я давно уже не встречался. И когда вскрыл твоего подопечного...
Это уже был тот самый «приговор», который не подлежал обжалованию, и Турецкий не мог не спросить:
– А как же рана на голове и проломленный череп?!
– Судя по всему, все это произошло одновременно, но окончательный ответ будет дан в заключении.
– То есть, – не отставал Турецкий, – произошло что-то такое, что в буквальном смысле ввергло Савина в панику, инфаркт и тут же удар по голове?
– Ну-у, – замялся Яков Ильич, – возможен, конечно, и подобный сценарий, но, повторяю...
Он замолчал и вдруг совершенно неожиданно предложил:
– Впрочем, чего это мы все по телефону да по телефону? Приезжай! Да бутылку с собой прихвати, давно уже не виделись.
Яков Ильич Школьников оставался все таким же замшелым и в то же время удивительно приятным доктором, каким его знал Турецкий пять, десять и двадцать лет назад, когда пришел работать в прокуратуру и на первом же «трупе» столкнулся с этим зубром, который уже тогда считался корифеем в среде судебно-медицинских экспертов, причем неподкупным экспертом, слово которого стоило многого. Еще в те годы между молодым следователем и опытнейшим экспертом пролегло нечто такое, что связывало их взаимной симпатией до последнего времени, и когда Школьников встретил на пороге морга Турецкого, он не мог не обнять его.
