- Опуево атаковали только два батальона. Первый и второй. Четвертый и третий прикрывали операцию с флангов. А тыловики в это время оборудовали аэродром на Невьем Моху.
- Прямо на болоте?
- Конечно, герр лейтенант у нас не было другого выхода. И в ночь после операции командование фронта, наконец, установило более-менее постоянную связь с нами. В ту ночь…
- На четырнадцатое?
- Да, на четырнадцатое марта… В ту ночь на взлётные полосы сели первые 'ушки'.
- Кто, простите?
- У-два.
- Аааа… Ваши 'швейные машинки'…
- Почему 'швейные машинки'? - удивился Тарасов.
- Стрекочут они как наши 'Зингеры'. Очень неприятные штучки, господин подполковник. Честно признаюсь.
- Почему? - опять приподнял брови подполковник.
- Их практически невозможно сбить, как ни странно. самолёт можно сбить, а эту летающую мебель… Русская фанера! Разве что, убив пилота или попав в мотор, а это, как вы понимаете…
- Конечно, понимаю. Я видел, как они садились на болото… - шмыгнул носом Тарасов. - Не хотел бы я быть на их месте…
Настала очередь удивляться немцу:
- Можно подумать вашему месту можно завидовать…
- И моему нельзя. На войне вообще нельзя завидовать никому. Впрочем, не только на войне!
***
Импровизированный аэродром освещался кострами, расположенными по краям взлётной полосы. Черное небо подсвечивалось их багровым светом. Из этого света медленно и бесшумно, с выключенными моторами, ровно гигантские птицы планировали один за другим 'уточки'. Подпрыгивая двухметровыми лыжами на кочках, они неслись по восьмидесятиметровой посадочной полосе, постепенно замедляя скорость. А там к ним подбегали десантники и, хватаясь за крылья, вручную отворачивали лёгкие самолёты в сторону.
Как ни утаптывай снег - каждую ямку не заровняешь. Лётчики рисковали скапотировать или сломать посадочную лыжу, но все же садились друг за другом.
Командиры взводов третьего батальона охрипшими голосами командовали бойцами, спеша разгрузить люльки между крыльев, привешенные вместо бомбовой нагрузки.
Тарасов стоял и смотрел, как они приземляются - 'Наконец-то, наконец-то!' - билась в голове единственная мысль.
- Наконец-то! - не сдержавшись он крикнул Мачихину, потом повернулся к нему и схватил его за плечи:
- Ну, сейчас дадим фрицам жару! Слышишь, комиссар!
Мачихин улыбнулся:
- Слышу, командир! Да не тряси ты меня так!
Тарасов с силой хлопнул его по плечу и побежал к первому севшему самолёту.
Из открытой кабины 'У-два' неуклюже выбирался лётчик, замотанный тёплым шарфом по самые глаза.
