— А ты что думаешь? — спросила Лена у Аси.
Ася улыбнулась своей удивительной японской улыбкой.
— Я думаю, так даже интересно, — сказала она. — Все же лучше, чем обычной проституткой.
Это прозвучало так простодушно, что все трое засмеялись.
— Слушайте, — сказала Лена, — я вот чего не пойму. Если мы на Рублевке работать будем, нас где-то там и поселят?
— Как же, жди, — ответила Вера. — Дядя Петя говорил, будут возить на автобусе.
— Каждый день?
— Нет. Будем работать в три смены по четыре человека. Двое суток работаем, четверо отдыхаем. Нас поэтому двенадцать и набрали.
— Нормально, — сказала Ася. — Получается, как проводницей в поезде. Девчат, а давайте в одну смену попросимся?
— Зачем? — спросила Вера.
— Мы живем рядом, — сказала Ася. — Можно будет договориться, чтобы автобус приезжал на «Профсоюзную». Чем к «Славянской» мотаться.
— Это мысль, — согласилась Вера. — Надо будет еще кого-нибудь найти, кто здесь живет.
— Смотрите, — сказала Лена.
Из-за угла выехал белый «стретчер» — сильно растянутый лимузин. Он был настолько длинным, что с трудом вписался в поворот, а его стекла были тонированы так густо, что ни малейшей надежды проникнуть сквозь них в чужое прайваси не оставалось. Лимузин казался разведывательным кораблем, спустившимся из счастливых заоблачных пространств на низкую орбиту, под тучи, в серый мир экономической целесообразности, эффективности и зубовного скрежета. Было понятно, что скоро разведка кончится, и корабль вернется туда, откуда прилетел. Но его вид не просто намекал на чужое преуспеяние и счастье, а еще и внушал робкую надежду: крышу украшали два скрещенных золотых кольца, похожих на локатор.
Лена провела взглядом по черным стеклам, белой эмалевой двери, опустила глаза еще ниже и увидела сверкающие никелем диски, окруженные черной резиной. Она поняла, что это есть те самые колеса любви, о которых она пела на конкурсе.
— Главное теперь не дать петухам, — пробормотала она.
— Чего? — спросила Вера.
— Нет, — сказала Лена, — это я так. Вспомнила кое-что.
* * *
Четвертой в смену попала негритянка Кима — она жила на «Академической», и согласилась встречаться с остальными на «Профсоюзной».
Кима оказалась самой образованной и умной из девчонок. Пожалуй, даже слишком умной — поговорив с ней пару раз, Лена с неудовольствием ощутила свою темноту в вопросах современной культуры: до этого она искренне считала, что художник Кулик нажил состояние, чирикая птичкой, а «Швыдкой» — не имя собственное, а бранный малоросский эпитет с гнусным антисемитским душком.
