Я не хотела ужинать в кругу своих новообретенных родственников. Не хотела поддерживать разговор, слушать, делать умное лицо, быть приветливой, очаровательной. Мне хотелось забраться в постель и перекусить чем-нибудь простым и непритязательным, вроде бутерброда с паштетом или крутого яйца. Мне хотелось остаться одной.
Но подали суп и утку, и красное вино, которое Элиот принялся разливать. Утка была вкусной и сочной, в комнате было жарко. Ужин шел медленно, неспешно, и чем дальше, тем больше мне становилось не по себе — кружилась голова, я словно парила в воздухе. Я пыталась сосредоточить внимание на пламени горевших передо мной свечей, но свечи тоже плыли, двоились, и голоса вокруг сливались в общий гул, смутные, неразличимые, как будто доносились издалека. Я инстинктивно резко отодвинула от себя тарелку, опрокинула ею бокал и с безнадежным ужасом увидела, как растекается между осколками лужица красного вина.
В каком-то смысле происшествие очень мне помогло, потому что разговор за столом прекратился и все взоры обратились на меня. Наверное, я сильно побледнела, так как Элиот, вскочив, бросился ко мне со словами:
— Вам нехорошо?
— Нет, ничего, — сказала я. — Простите.
— О Господи… — Молли кинула салфетку и отодвинулась от стола.
Глаза сидевшей напротив Андреа сверлили меня с холодным любопытством.
— Бокал… Простите…
Тут подал голос сидевший во главе стола Гренвил:
— Не волнуйся ты об этом бокале. Забудь. Девочка измучена, Молли. Проводи ее наверх и уложи.
Я попыталась воспротивиться, но сделала это не очень настойчиво. Элиот отодвинул мой стул и помог мне подняться, твердо подхватив меня под оба локтя. Молли открыла дверь, впустив прохладу из холла. Мне уже и так стало лучше, и было понятно, что сознание я, возможно, и не потеряю.
Проходя мимо Гренвила, я извинилась и в третий раз сказала:
— Простите меня, пожалуйста. Спокойной ночи.
Наклонившись, я поцеловала деда и вышла. Молли прикрыла за нами дверь и проводила меня наверх. Она помогла мне раздеться и лечь, и я заснула, прежде чем она успела выключить свет.
Я проспала четырнадцать часов, проснувшись в десять. Так допоздна я не спала уже многие годы. За моим окном синело небо, а кривые белые стены комнаты отражали холодный и ясный свет северного дня. Я встала, натянула халат и отправилась принять ванну. Одевшись, я почувствовала себя прекрасно, если не считать томительного воспоминания о вечернем моем позоре. Оставалось надеяться, что они не приняли меня за пьяную.
