— Какого черта… что вы себе позволяете! — возмущенно начал он.
Я почувствовала, как ощетиниваюсь — шерсть моя начала подниматься на загривке, как у собаки, изготавливающейся для нападения. «Домой», так сказал Элиот. Я в Боскарве, я у себя дома, а к Джоссу это не имеет никакого отношения.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Я заехал за вами, а миссис Керноу сказала, что вы уже ушли!
— Ну так и что?..
— Я же велел вам ждать!
— Я решила не ждать.
Он молчал, кипя от гнева, но в конце концов вынужден был принять это как данность.
— В доме знают, что вы здесь?
— У ворот я встретила Элиота. Он привез меня сюда.
— А куда он делся?
— Пошел искать мать.
— А еще кого-нибудь видели? Гренвила видели?
— Нет.
— Гренвилу сказали о вашей маме?
— С утренней почтой сюда пришло письмо от Отто Педерсена. Но не думаю, что Гренвилу о нем известно.
— Пусть Петтифер отнесет ему письмо. Он должен быть в комнате, когда Гренвил прочтет его.
— Петтифер так не считает.
— А я считаю, — сказал Джосс.
От такого вопиющего и возмутительного нахальства я буквально онемела, но пока мы испепеляли друг друга злобными взглядами поверх красивого ковра и огромной вазы благоухающих нарциссов, со стороны голой, не застеленной ковром лестницы и из холла раздались голоса и шаги, приближавшиеся к нам. Я услышала, как женский голос спросил:
— Она в гостиной, Элиот?
Пробормотав какие-то слова, показавшиеся мне нецензурными, Джосс перешел к камину, где, повернувшись ко мне спиной, стоял и смотрел на пламя, а через секунду в дверях показалась Молли. Слегка запнувшись на пороге, она двинулась ко мне, протягивая руки.
— Ребекка!
Значит, было решено оказать мне теплый прием. Вошедший за ней следом Элиот прикрыл дверь. Джосс даже не повернулся.
По моим подсчетам, Молли должно было теперь перевалить за пятьдесят, но поверить в это было трудно. Она была пухленькая, хорошенькая, с тщательно уложенными волосами неяркой блондинки, голубоглазая. На свежем ее лице заметны были веснушки, что еще больше молодило ее. Одета она была в синюю юбку, шерстяной жакет и кремовую шелковую блузку; у нее были стройные, изящной формы ноги и руки с наманикюренными пальчиками — овальные розовые ногти, пальцы в кольцах и на запястьях чудесные золотые браслеты. Надушенная, безукоризненно ухоженная, она почему-то напомнила мне очаровательную пеструю кошечку, аккуратно свернувшуюся на самой середине своей атласной подушки.
— Боюсь, мое появление поразило вас, — сказала я.
