Дверь захлопнулась.
Конечно, она права: вывесят списки, тогда и радуйся. Хм, «суп и котлеты». А духовная пища? Нет, каково? Быть принятым в институт и не сметь никому сказать об этом!
Виктор набирает номер.
— Даша?
— Угу! — Она что-то жует.
— Ты, надеюсь, поглощаешь духовную пищу?
— А как же!
Ну что бы ей спросить об экзаменах? Впрочем, когда она сдавала сессию, он тоже не больно волновался.
— Слушай, Витька, надо бы сбегать к Мише, пусть подарит книжку, а то у него только десять экземпляров, он сам сказал.
Виктор так и подпрыгнул:
— Звони ему скорее, и приходите ко мне. Есть небольшой сюрприз.
Но дело осложнилось. Оказывается, у Романова не работает телефон.
И вот Виктор с Дашей топчутся на мраморных ступенях возле высокой двери, обитой вылинявшим дерматином.
Романов живет в старинном особняке с голубой лепниной по фасаду. Здесь много окон, и всего одна дверь. Звонка не видно. Даша робко стучит. Тотчас же открывает лохматая старуха в валенках, смотрит ошалело и убегает в темноту, оставив их в коридоре, рядом с газовой плитой, на которой, судя по запаху, варятся щи из кислой капусты. Виктор и Даша переглядываются заговорщицки: не спросили, кто они, оставили тут рядом с заманчивыми щами.
Но их не оставили. Из темноты появляется худая женщина с лицом, лишенным цвета.
— Вы к Романову?
— Да. Можно его?
— Он спит.
— Откуда вы знаете?
— Как же мне не знать, Романов — мой сын.
Хм! Может, попросить маму, чтобы она его, Виктора, тоже звала по фамилии? Очень солидно получается.
— А нельзя ли его… — Даша подается вперед, улыбается.
— Нет, нельзя.
Эту мамашу на обаяние не возьмешь. Виктор перехватывает инициативу:
— Тогда разрешите, мы оставим записку. — Он роется в карманах, находит ручку и кусок уже ненужной (ура!) шпаргалки, пишет пастой поверх карандаша.
— На завтра, да? — спрашивает он Дашу.
Она согласно кивает. Виктор отдает бумажку женщине. Та берет сухими узкими пальцами, и вдруг лицо ее освещается: это проступила виноватая улыбка — окрасила щеки, губы, глаза.
— Вы не сердитесь, молодые люди, но… я уж беру на себя… он будет расстроен, конечно… — и она глядит на Дашу (поняла все-таки, кто пришел к ее сыну), — но… он так мало спит… Ведь это подумать, сколько занят!
Да, да, все мамы хотят, чтобы их дети непременно много спали и вовремя ели и чтоб учились притом, и работали, и не шатались по улицам и по компаниям, и не очень-то заглядывались на красивых девочек… О господи!
Виктор сочувственно вздыхает:
