Лазарет оказался симпатичным трехсекционным помещением с небольшой, но просторной приемной, такой же уютной процедурной, со спальным отделением на четыре койки и санузлом. По сравнению с этим великолепием ее комнатушка-кабинет в районной поликлинике выглядела жалкой лачужкой. Два иллюминатора наполняли приемную ярким солнечным светом, сверкали белизной переборки, искрился никелем инструментарий в застекленных встроенных шкафах. У Татьяны даже настроение поднялось от подобного великолепия. Полюбовавшись своим хозяйством, она достала из ящика папку с документами, сорвала пломбу на сейфике с медикаментами и занялась подсчетом коробок, ампул и облаток.
Стук в дверь заставил ее прерваться.
В каюту, чуть согнувшись, вошел высоченный, под два метра ростом, мужчина в комсоставской тужурке. Черты его лица были под стать фигуре крупными и шероховатыми, словно голову его отлили в форме и забыли пошлифовать. И все-таки — Татьяна это отметила сразу — моряк был красив какой-то особой буйной, мужественной красотой.
— Здравствуйте, дорогой доктор, — склонился перед ней неожиданный визитер.
По тому, как мягко произносил он согласные звуки: «Трасвуйте таракой токтор», Татьяна догадалась, что перед нею прибалтиец.
— Добрый день. Чем обязана?
— Я отец. Значит, второй механик. Меня зовут Ян Томп.
— Меня — Татьяной Ивановной. И много у вас детей?
— Каких детей? Я холостой.
— Но у отца должны быть дети.
— А! В моем заведовании машина и вся ее обслуга. Какое у вас чудесное имя, доктор! «Онегин, я скрывать не стану, пезумно я люплю Татьяну!» неожиданно высоким тенорком пропел он, и забавный его выговор «пезумно я люплю» заставил ее улыбнуться.
— И все-таки вы ко мне по делу? — погасив улыбку, спросила она.
— Да, конечно. Я две ночи не сплю, доктор. Нету сна!
— Такое бывает от переживаний. Наверное, вам трудно было расставаться с родными.
— Мои родные только папа. Он далеко отсюда. У нас мужчины расстаются без переживаний.
— Тогда виновата невеста.
— Моя невеста ушла к другому. Еще не успев познакомиться со мной…
— Давайте, я измерю вам кровяное давление, — сухо предложила Татьяна, чтобы не продолжать глупый разговор.
— С удовольствием! — просиял Томп. Повесив на крюк тужурку, он закатал рукав рубашки, обнажив мускулистую, покрытую белесым пушком и мелкими родинками руку.
Давление у него было как у космонавта, сто десять на семьдесят, а светлые голубоватого оттенка глаза хитровато поблескивали.
— Сколько вам лет? — для приличия спросила Татьяна.
