— Боже мой, — догадалась Полина Исаевна, — он сошел с ума, когда узнал, что Соня с детьми погибла!
— Нет, он не сошел с ума, — сказал Иона Овсеич, — но человек, который столько лет после войны не давал о себе знать, надо полагать, имел для этого основания.
На другой день, солнце только начинало садиться, соседи и все жильцы дома собственными глазами увидели Ефима Граника. Он стоял возле дворового крана, где до войны любили играть дети, задрал голову и смотрел. Было впечатление, что он смотрит на небо, но как раз сегодня оно было самое обыкновенное: ни тучки, ни облака, ни стайки птиц, ни даже отдельной какой-нибудь птички — просто синее, как бывает синий огонь от спиртовки, когда горит совсем беззвучно.
— Фима! — крикнула не своим голосом Дина Варгафтик. — Фимочка!
Ефим продолжал смотреть, как будто не его зовут, кусок неба над двором то темнел и делался почти совсем черный, то опять светлел. Дина вторично окликнула, и тогда он повернул голову, высоко поднял брови, прикусил нижнюю губу и улыбнулся.
— Кто мог ждать, кто мог думать! — Дина изо всех сил прижимала руки к груди, ногти впивались в кожу, и раз за разом, вроде она помешалась, в голову ударяла мысль про Гришу, который в один прекрасный день вот так же придет, остановится возле крана, где до войны любили играть дети, и будет смотреть на небо, а похоронная, которую она получила из военкомата, окажется, была просто ошибкой.
Дина хотела завести Ефима к себе, но Клава Ивановна, хотя была еще не совсем здорова, уже успела выскочить во двор, схватила гостя под руку и потянула за собой. Когда подымались по лестнице, Ефим сказал, он хочет к себе, в свою комнату, Клава Ивановна притворилась, что не слышит, но у порога Ефим повторил опять, что хочет к себе, в свою комнату. Клава Ивановна вдруг остановилась, как будто поражена, и всплеснула руками:
— Фима, ты что, с Луны свалился! В твоей комнате давно живут люди.
— Значит, моя комната уже не моя? — спросил Ефим. — А где же теперь будет моя?
— В бане Исаковича! — ответила Клава Ивановна, как отвечали в Одессе еще до войны, когда человек задавал слишком глупые вопросы.
Ефим вдруг поднялся, сказал, что ему пора идти, и направился к дверям. От полной неожиданности Клава Ивановна продолжала сидеть на стуле и догнала Ефима уже на лестнице, он сильно упирался и доказывал, что ему пора идти. Куда идти, догадалась наконец спросить Клава Ивановна, Фима задумался, перестал упираться, и оба вернулись в комнату.
