Брюге задумывается.
— Вот здесь он остановился, а сюда они его потом переместили. А это так важно?
— Может оказаться, что важно. А кто позвонил в полицию?
Наверное, что-то в моем вопросе настораживает Брюге, потому что он смотрит на меня с подозрением.
— Это допрос, герр комиссар?
— Почему же допрос? — улыбаюсь я. — Ваши “показания” читал в газете весь Кронсхавен, не так ли? Просто мужчина, позвонивший в полицию, не назвал своего имени.
Брюге сердито бурчит что-то себе под нос. Потом говорит:
— Это был тот тип, который не хотел останавливаться Я же рассказывал вам о нем… Я буквально заставил его сделать это, сфотографировав для верности его поганую морду!
Действительно, журналистика — великое дело! Нужно будет еще раз внимательно просмотреть фотографии. Тот тип определенно начинает меня интересовать, хотя может оказаться, что не имеет к этому делу никакого отношения.
Брюге допивает свою “колу”.
— Что вас еще интересует, герр комиссар? Давайте до конца раскроем свои карты.
— Идет. Прошу вас припомнить еще кое-что. Восстановив подробности до секунды. Если можете.
— Что именно я должен вспомнить?
— То, что вы увидели на шоссе до того, как фары вашего автомобиля осветили поворот.
Брюге поджимает губы.
— И что же я должен был увидеть?
— Вы действительно собираетесь раскрыть свои карты? Ведь в подобных случаях очевидцы обычно старательно припоминают все подробности, даже не имеющие никакого отношения к делу. А вы постоянно начинаете с одного и того же — с остановившегося на повороте грузовика. Я не прав?
Очки Брюге съезжают на кончик носа, он щурит глаза и вокруг них собирается сеть морщин.
— Ничего до этого я не видел! — настороженно отвечает он. — Поставьте себя на мое место.
— Это я и пытаюсь сделать. И все же?
— Вы возвращаетесь ночью, попадаете в подобную передрягу, пишете материал, а поутру… перебирая в памяти всю историю… что-то в ней начинает вам не нравиться…
Я молчу. Или он знает намного больше, или обладает невероятной интуицией. Впрочем, журналисту без интуиции не обойтись.
— …Одним словом, не нравится мне то место! — заканчивает Брюге.
Я осторожно отпиваю глоток из своего стакана. Ничем нельзя выдавать себя, каждое движение должно выглядеть естественным. Слова — тоже.
— Происшествия случаются повсюду, — спокойно говорю я.
— Полностью с вами согласен. Но я давно гонюсь за подобными историями… — Брюге поглаживает гранки перед собой, — и… мне понятны кое-какие вещи!
Не могу понять его. Не выгоревшая сенсация о наркотиках и смерть Манолова… Что он имеет в виду?
