— Седьмой номер перед восьмым! Здесь ему не место!
Я не понимаю, что она хочет этим сказать. На колбах номера от первого до двадцатого. Несколько колб отсутствует — под номерами три, пять и девять, — но все колбы расставлены в восходящем порядке номеров. Почему же седьмому номеру не стоять перед восьмым?
— Нет, — настаивает Эмилия. — Это проба предыдущей серии, мы ее отставили в сторону, чтобы не перепутать! А теперь она вместе с другими!
Такое может случиться только в лаборатории, где работают всего двое — врач и его лаборантка. Они сомневались в результате и потому повторили пробу. Обработали ее вместе со следующей серией, пометив очередным номером, но, помня, что она “чужая”, отставили в сторону. А теперь вот она поставлена вместе с остальными.
— Может быть доктор Манолов перепутал? — спрашиваю я. — Просматривал пробы после вас и перепутал?
В ответ она энергично мотает головой. Взгляд ее карих глаз серьезен и тверд.
Я верю ей. Ошибку мог сделать только посторонний.
— Доктор Манолов случайно переставил колбу! — заявляю я решительно. — И прошу вас ни с кем не обсуждать это.
Эмилия отворачивается и захлопывает дверцу холодильника.
— Я умею молчать, доктор Дебрский! — говорит она тихо и уже почти неслышно добавляет. — Здесь кто-то побывал.
У этой молоденькой девчушки безошибочное чутье.
— Мы этого не знаем! — отвечаю я спокойно. — Вот почему лучше до поры до времени помалкивать. Обещайте мне это?!
Она утвердительно кивает в ответ. Мне остается только поблагодарить ее.
— Если вы мне понадобитесь, я разыщу вас через доктора Велчеву! — обещаю я и провожаю девушку до двери.
Потом запираюсь и начинаю снимать отпечатки с холодильника, колб, пробирок. Бессмысленное занятие. Тот, кто здесь побывал, визитных карточек не оставляет.
Но второпях он допустил оплошность. Доставал и рассматривал колбы одну по одной. Потом, должно быть, удивился, что семерка не на месте и, не поколебавшись, поставил туда, где, по его мнению, ей следовало находиться.
Я имел дело с опытным и решительным противником. Человеком, не останавливающимся ни перед чем. Когда же он побывал в лаборатории? До или после смерти Манолова?
Впрочем, может статься, что человек этот не имел ничего общего со смертью Жени.
Кладу лупу на колени и осматриваюсь. Лаборатория продолжает жить своей неведомой жизнью. Невидимые реле ведут неслышный разговор в тишине, солнечный луч медленно скользит по пробиркам и колбам. Опытов больше не будет. Вместо прежнего хозяина здесь нахожусь я, чужой человек, абсолютно не вписывающийся в эту обстановку.
