В комнату вошла Лиз. Она казалась спокойной, но он уже немного узнал ее и по лицу понял, что она испугана.
– Слуги ушли! Ахра и девушки... и ваш проводник. Должно быть, они увидели, как мы принесли Андре.
– Они ушли, потому что мы принесли человека, который хунети? – спросил Феррис.
– Да. Все племена боятся этого ритуала.
Феррис потратил несколько секунд, чтобы тихонько выругать исчезнувшего проводника.
– Пиэнг трясся, как испуганный кролик, при виде хунети.
Хорошенькое у меня здесь начало работы!
– Может, вам тоже лучше уйти, – неуверенно сказала Лиз, затем, противореча самой себе, добавила: – Нет, я не могу быть такой героиней! Пожалуйста, останьтесь!
– Не сомневайтесь. Я не могу уплыть по реке и доложить, что увильнул от работы из-за...
Он замолчал, так как она не слушала его. Она смотрела мимо него на кровать.
Феррис повернулся. Пока они разговаривали, Беррью двигался. Ужасно медленно, но двигался.
Его ноги были уже на полу. Он вставал. Тело было напряжено в усилии и медленно, несколько минут, поднималось.
Затем его правая нога начала почти незаметно отрываться от пола. Он пошел, только в сто раз медленнее нормального.
Он пошел к двери.
В глазах Лиз стояла тоскливая жалость.
– Он пытается вернуться в лес. И будет пытаться, пока он хунети!
Феррис осторожно перенес Беррью на кровать, чувствуя на лбу испарину. Что
же завлекает поклоняющихся в странный транс замедленной жизни?
Феррис повернулся к девушке.
– И сколько ваш брат пробудет в таком состоянии? – спросил он.
– Долго, – с трудом ответила она. – Потребуется много недель для того, чтобы хунети прошло.
Феррису не понравилась такая перспектива, но он ничего не мог с этим поделать.
– Ладно, будем ухаживать за ним вместе.
– Одному все время придется стеречь его, – сказала Лиз. – Он будет продолжать попытки уйти в лес.
– С вас пока достаточно. Этой ночью я присмотрю за ним.
Феррис стерег его и эту ночь, и еще много ночей. Дни складывались в недели, а туземцы все еще избегали этого дома, и он не видел никого, кроме бедной девушки и мужчины, живущего в ином состоянии, недели все остальные люди.
Беррью не менялся. Он, казалось, не спал, не хотел ни пить, ни есть. Глаза его не закрывались, не считая бесконечно медленных морганий. Он не спал и не переставал двигаться. Он был все время в движении, только это происходило в таком жутком, замедленном темпе, что его можно было едва уловить.
Лиз оказалась права. Беррью хотел вернуться в лес. Он жил в сто раз медленнее нормального и явно мыслил каким-то жутким образом, все время пытаясь вернуться в объятый тишиной, угрожающий лес, где они его нашли.
