Она посмотрела на него и закатила глаза.
– Ой, папа, не придуривайся. Ты знаешь, какая она, когда не в настроении. Сказала Раффи, что не может помочь ему с домашним заданием, и наорала на меня, потому что я сегодня не вынесла мусор. – Она оперлась подбородком на кулаки и посмотрела в книгу. – Ненавижу, когда она такая.
– Ну, у нее много неприятностей в университете, Кьяра.
Она перевернула страницу.
– А-а, ты вечно за нее. Но только мало хорошего, когда она такая.
– Пойду поговорю с ней. Вдруг это поможет.
Оба знали, что это маловероятно, но с присущим их семье оптимизмом они улыбнулись друг другу, не исключая такой возможности.
Кьяра опять ссутулилась над книжкой, Брунетти нагнулся, поцеловал ее в макушку и, выходя из комнаты, включил верхний свет. В конце коридора он остановился перед дверью кабинета Паолы. Разговоры помогали редко, но он хотя бы выслушает ее – бывало, что это срабатывало. Он постучался.
– Avanti,[19] – откликнулась она, и он толкнул дверь. Первое, что он заметил еще до того, как увидел Паолу, стоявшую у стеклянной двери на балкон, был беспорядок на ее столе. Бумаги, книги, журналы были разбросаны по его поверхности. Открытые, закрытые, вложенные одни в другие. Только слепой, в прямом или переносном смысле, мог назвать Паолу аккуратной, но эта мешанина далеко превосходила даже ее пределы терпимости. Она повернулась и заметила, что он смотрит на ее стол.
– Я кое-что искала, – объяснила она.
– Того, кто убил Эдвина Друда? – спросил он, имея в виду статью, на которую она в прошлом году потратила три месяца. – Я думал, ты его нашла.
– Не шути, Гвидо, – сказала она тоном, подразумевавшим, что юмор сейчас так же уместен, как присутствие на свадьбе старого бойфренда невесты. – Я почти весь день пытаюсь найти цитату.
– Зачем она тебе?
– Для занятий. Я хочу начать с одного высказывания, и мне нужно сослаться на источник.
– И чье это высказывание?
– Мастера, – сказала она по-английски, и Брунетти заметил, что у нее затуманились глаза, как всегда, когда она говорила о Генри Джеймсе. «Имеет ли смысл, – подумал он, – ревновать? Ревновать к человеку, который, судя по тому, что говорит о нем Паола, не только не мог решить, какой он национальности, но и какого он к тому же пола?»
И так двадцать лет. Мастер провел с ними медовый месяц, был в больнице, когда рождались оба ребенка, таскался за ними в любой выходной, куда бы они ни отправлялись. Плотный, флегматичный, выработавший свой особый стиль, который остался недоступным для Брунетти, сколько раз он ни пытался читать его и по-английски, и по-итальянски, – Генри Джеймс был, как ни крути, вторым мужчиной в жизни Паолы.
