– Ты о Венеции или о тех, с кем работаешь по древностям?
– И то, и то, но особенно о нас. В городе всего пять или десять настоящих экспертов: мой брат, Бортолуцци, Раванелло. И почти все, что мы делаем, делается с помощью таких тонких намеков и полунамеков, что никто больше и не поймет, как это происходит. – Он увидел, что Брунетти в недоумении, и попытался объяснить. – На прошлой неделе мне показывали раскрашенную мадонну с младенцем Христом, спящим у нее на коленях. Она точно пятнадцатого века. Тоскана. Возможно, даже конец четырнадцатого века. Но посредник, который мне ее демонстрировал, поднял ребенка – они отдельно вырезаны – и показал местечко на спине статуи, где видна была малюсенькая заплатка.
Он подождал реакции Брунетти. Поскольку ее не последовало, он продолжил:
– Это значит, что первоначально это был ангелок, а не младенец Христос. Заплатка закрывала место, где были крылышки, откуда их бог весть когда убрали и заделали так, чтобы он выглядел как младенец Христос.
– Зачем?
– Потому что ангелы встречаются чаще Христа. Так что удаление крыльев это… – голос Леле стих.
– Повышение в должности? – спросил Брунетти, начиная понимать.
Хохот Леле заполнил галерею.
– Да, именно. Его повысили до Христа, и это значит, что он будет теперь стоить гораздо дороже.
– Но посредник тебе показал?
– Вот об этом я и говорю. Он мне намекнул, просто показав заплаточку, и он сделал бы то же самое для любого из нас.
– Но не для случайного клиента? – предположил Брунетти.
– Может, и нет, – согласился Леле. – Заплатка так хорошо сделана, и краска так удачно ее покрывает, что мало кто вообще заметил бы ее. Или если бы и заметили, то не поняли бы, что это означает.
– А ты бы сам заметил?
Леле быстро кивнул.
– Если быть точным, я бы заметил, если бы принес фигурку домой и оставил у себя.
– А случайный покупатель?
– Нет, скорее всего нет.
– Тогда почему он тебе это показал?
– Потому что думал, что я хочу приобрести эту вещь. И потому что для нас важно знать, что, по крайней мере, своим мы не лжем и не пытаемся сознательно всучить одно вместо другого.
– И какая во всем этом мораль, Леле? – спросил Брунетти с улыбкой. С детства он знал, что рассказы Леле в основном были назидательными.
– Мораль, не мораль, Гвидо, но Семенцато не состоит в нашем клубе. Он не один из нас.
– А кто это решил, он или вы?
– Не думаю, что кто-то принимал такое решение. И конечно, я никогда не слышал об этом напрямую. – Леле, человек образов, а не слов, выглянул из широкого окна студии и посмотрел, как свет струится над дальним каналом. – Скорее, он сам никогда не пытался быть одним из нас.
