Прежде чем Флавия успела обвинить его в медлительности, он объяснил:
– Дело отдали другому; я не видел отчета до сегодняшнего утра.
Он посмотрел в сторону спящей, позволив себе вопросительный взгляд.
– Лучше, – сказала Флавия. Она отступила и жестом пригласила его подойти ближе к кровати.
Брунетти пересек комнату и остановился около стула Флавии. Он поставил свой портфель на пол, положил обе руки на спинку стула и поглядел на лицо избитой женщины. Наконец он спросил:
– Что произошло?
Он читал отчет и расшифровки показаний Флавии, но хотел услышать ее собственную версию.
Флавия подавила желание сообщить ему, что это именно то, что, как предполагается, он должен выяснить. Вместо этого она объяснила вполголоса:
– В воскресенье в квартиру пришли двое. Они сказали, что они из музея и у них какие-то бумаги для Бретт. Она пошла открывать. Она долго пробыла с ними в холле, и я пошла посмотреть, что ее так задержало, и нашла ее на полу.
Она говорила, а он кивал: все это было в показаниях, которые она дала двум разным полицейским.
– Когда я вышла из кухни, у меня в руке был нож. Я резала овощи и просто забыла, что держу его. А когда увидела, что они делают, я не раздумывала. Я одного порезала. Очень сильно, по руке. Они выбежали из квартиры.
– Грабеж? – спросил он.
Она пожала плечами.
– Возможно. Но зачем им было нужно это? – спросила она, поведя рукой в сторону Бретт.
Брунетти снова кивнул и пробормотал:
– Верно, верно.
Он отступил от кровати и спросил:
– Много ли ценностей в квартире?
– Да, я думаю. Ковры, картины, керамика.
– Значит, это могла быть попытка ограбления? – спросил он, и Флавия подумала, что ему хочется так считать.
– Они сказали, что пришли от директора музея. Откуда они знали, что так надо сказать? – спросила она. Ей не верилось, что это были простые грабители, особенно когда она глядела на лицо Бретт. Если этот полицейский не понимает, что ограбления происходят иначе, то он ничего не понимает.
– Насколько тяжело она ранена? – спросил он, не отвечая на ее вопрос. – У меня не было времени поговорить с врачами.
– Сломаны ребра и треснула челюстная кость, но признаков сотрясения нет.
– Вы с ней разговаривали?
– Да.
Ее вызывающий тон напомнил ему, что в последнюю их встречу между ними не возникло большой симпатии.
– Я сожалею, что так получилось, – сказал он чисто по-человечески, а не как официальное лицо.
Флавия кивнула с признательностью, но промолчала.
– Она полностью восстановится? – вопрос, заданный в такой форме, подразумевал, что Флавия как никто другой знает свою подругу, что она способна ощущать биение ее духовного пульса и понимать, насколько разрушительной могла оказаться для Бретт подобная переделка.
