И тут я пересек большой зал и направился прямиком к Нине, полный решимости покончить с моими мучениями — здесь и сейчас.
Нина, заметив мой отважный рейд, с интересом и любопытством наблюдала за моим приближением, слегка наклонив голову и улыбаясь уголками губ не то поощрительно, не то насмешливо.
Впрочем, мне было все равно. Я подошел к ней, резко остановился, откашлялся и собрался уже все выложить, как вдруг взгляд мой упал на витрину, перед которой она стояла. Меня захлестнула волна удушливого стыда. На витрине красовались в великом множестве женские ажурные трусики. Более удачного места для изложения своих подозрений я просто не мог выбрать!
Нина насмешливо смотрела на меня, выжидая. Я же совершенно потерял дар речи. А когда собрался с силами, взгляд мой упал на зеркало, большое, наклоненное к покупателям, отражавшее зал, и прилавок с дорогим нижним бельем, и красавицу Нину возле этого прилавка, вопросительно разглядывающую стоящего напротив не очень, вернее, очень не молодого человека, грузноватого, изрядно поседевшего, не слишком модно одетого, мешковатого, совсем с ней не гармонирующего. Короче, человек этот смотрелся здесь совершенно нелепым и абсолютно инородным телом. И человеком этим был, как вы догадались, ваш покорный слуга.
Я вздохнул, опечаленный увиденным в зеркале, опустил глаза и открыл рот, чтобы произнести хоть что-то в свое оправдание… Но тут показалась из-за занавески продавщица, я поднял на неё взгляд и понял, что здесь не место для таких разговоров. Я хотел попросить Нину уделить мне пару минут на улице, но эта бестия продавщица обратилась ко мне с вопросом, притом эдак ехидненько:
— Простите, уважаемый, я могу вам чем-нибудь помочь?
С тяжелым чувством я разглядел насмешку в её больших зеленых глазах. Насмешку превосходства. А этого я ни от кого не терплю.
— Да, милая! — рявкнул я, шевеля пальцами над витриной с бюстгальтерами и какими-то хитроумными поясами для тучных дам. Покажите-ка мне, если вы так любезны, как это все расстегивается!
И прежде чем она обрела дар речи, пока соображала, ответить ей подобающим образом самой или вызвать охрану, я успел отойти до середины зала и оттуда услышал мягкий голос Нины. Она утешала продавщицу:
— Не обращайте внимания, дорогая. Вы же видите, человек явно не в себе…
Лицо мое, наверное, совсем обуглилось, так оно горело. А сам я гордо шел к выходу с поднятой головой, зато, едва выйдя из поля зрения продавцов и покупателей, припустил к своей машине чуть не бегом. Плюхнувшись на сиденье, я открыл окно и врубил скорость. Ветерок остужал ожоги на моем лице. Но что могло остудить обожженную душу?
