Он подмигнул, щедро и широко улыбнулся, ослепив меня обилием золота во рту, нырнул волосатой рукой под столик, выудил оттуда бутылку коньяка, ловко налил полный стакан и протянул его мне.
— Куда это мы едем? Зачем? — тупо соображая с бодуна, спросил я, с трудом разлепив запекшиеся губы.
— Инч, ара? — ещё шире улыбнулся волосатый. — Зачем волнуешься? Туда-сюда едем, катаемся. Не бери в голову! Пей!
Я хотел ещё что-то спросить у него, но в горле было так сухо, что все слова превращались в наждачную бумагу, которая буквально раздирала мне глотку, выжимая на глаза слезы. Я закашлялся, замахал отчаянно в воздухе руками и судорожно схватился за стакан, как за спасательный круг…
Когда я проснулся в следующий раз, поезд стоял, кавказцы все так же невозмутимо пили бесконечный чай, и вели бесконечные беседы, наклонившись друг к другу так близко, что почти соприкасались носами.
— Давно стоим? — тупо спросил я, чтобы что-то спросить.
— Два часа, — отозвался один из них. — Мы уже приехали.
— А куда приехали? — спросил я.
Кавказцы внизу переглянулись, дружно цокнули языками, и один сказал:
— Одевайся, пошли на платформу, надо место освободить. Проводник волноваться будет. Постели сдать нужно.
Я посмотрел под себя, — постельного белья на сбившемся в комок матрасе и наволочки на плоской подушке со штампом МПС, не было. Но возражать и спорить было бессмысленно, нужно было понять происходящее.
Мы встали и гуськом вышли на платформу. Там нас уже терпеливо поджидали двое в камуфляже.
— Ну, до свидания, — протянул мне на прощание руку один из моих не по кавказки молчаливых спутников.
— Куда это вы меня привезли? И как я обратно уеду? — спросил я, хватая его в отчаянии за рукав. — Когда поезд на Москву?
— Через два года будет твой поезд на Москву, — развел руками мой спутник и зачем-то щелкнул языком.
— Как так через два года?! Что же я тут буду делать два года?! — в ужасе прокричал я, понимая, что случилось что-то неприятное.
— Воевать, — ответил он кратко. — Вот они тебя проводят.
Он указал на камуфляжных и повернулся спиной, ему было скучно разговаривать со мной, он наверняка спешил домой.
— Но я не хочу воевать! — заорал я, уже догадываясь, что со мной произошло что-то ужасное, что я основательно вляпался в пренеприятную историю.
— А мы что, по-твоему, мы очень хотим воевать? — спросили меня дружным хором все, кто был на платформе.
— И потом, ты обещал, Костя Голубев. Ты контракт на два года подписал, — сказал ещё один из ехавших со мной кавказцев.
