Бандиты не стали дожидаться, когда милиция вынесет двери, и первыми открыли огонь. Из-за дверей ответили. Я оглянулся и увидел, что возле меня остался только один бугай и сделал вид, что хочу отойти от шальных пуль за косяк на кухне, предварительно проведя вроде как случайно рукой по столу, возле которого стоял, и незаметно прихватил ключи от машины. Мой соглядатай долю секунды поколебался, не остановить ли меня, а потом сам двинулся на кухню следом за мной, как видно одобрив мои действия по обеспечению собственной безопасности.
Грохот в квартире стоял дикий, палили, что братки, что менты, беспощадно много и так же бестолково. Я понял, что второго шанса не будет, и большим пальцем правой руки ткнул изо всей силы моего визави в основание горла, в ямочку под кадыком. Тот только икнул, выронил пистолет, выкатил глаза, схватился за горло и тут же рухнул всей тушей на пол, а я уже подхватил сумку и нырнул, затискиваясь за старый посудный шкаф, за которым была дверь черного хода, не видная из комнат. По дороге подхватив с пола выпавший из рук бандита пистолет.
Пулей вылетел я по лестнице черного хода на улицу, и торопливо открыв двери стоявшей возле подъезда БМВ, рванул со двора так, что только шины завизжали. За моей спиной грохотала канонада, но погони не было.
Все это было у меня впереди, на этот счет я не обольщал себя пустыми надеждами. Я точно знал, что ничего не кончилось, что все ещё только начинается.
И начало это ничего хорошего мне не сулило.
Когда Корнею стало окончательно ясно, что с пенсионером Лютиковым их здорово накололи гаишники, он не стал останавливать своих вошедших в раж молодчиков, добивавших несчастного мужика, который при всем желании ничего путного сказать не мог. Все, что он мог сказать, он уже сказал. Он рассказал все подробности происшедшего ночью на Рязанском шоссе. Корней понял, что им подсунули пустышку, что гаишники решили сыграть в свою игру.
— Кончайте с ним, — кивнул он браткам на привязанного к стулу, уже ничего не чувствующего пенсионера.
Сам он подошел к Каракурту, который стоял возле окна, смотрел с безучастным видом на улицу и курил тонкую черную сигарету.
— Бабские сигареты куришь, — недовольно произнес заряженный на скандал Корней. Ему нужно было на ком-то выместить притаившуюся злость.
Но Каракурт ничего не ответил, даже глазом узким не повел, ни одна ресничка не дрогнула.
— Что молчишь?! — распаляясь, почти закричал на него Корней.
