Как показали дальнейшие события, путь к Восстанию оказался более коротким и легким, чем ожидалось. Мистер Джонс, всегда управлявший хозяйством жесткой, но уверенной рукой, в последнее время совсем запустил дела. После того как он проиграл тяжбу, влетевшую ему в копеечку, он пал духом и стал все чаще ударять по пиву. Часами просиживал он на кухне в своем виндзорском кресле, читая газеты и отхлебывая из кружки; иногда он размачивал в пиве корки хлеба и угощал Моисея. Его работники обленились и заплутовались, поля заросли бурьяном, кровли многих построек прохудились, живые изгороди потеряли всякий вид, скотина поголадывала.
На дворе уже стоял июнь, подошла пора заготовлять сено. Накануне Иванова дня, в субботу, Джонс отправился в Уиллингдон и так назюзюкался в кабачке «Рыжий лев», что обратно прибыл только к полудню следующего дня. Его работнички с утра пораньше подоили коров, а остаток дня посвятили охоте на диких кроликов, так что скотина осталась некормленной. Вернувшись, Джонс прилег на диванчике в гостиной с намерением почитать «Новости дня» и, прикрыв лицо газеткой, моментально отключился, даже не вспомнив о несчастной животине. В конце концов голод взял свое. Какая-то буренка рогами вышибла хлипкую дверцу, и все узники, томившиеся в своих загонах, стали рваться на волю. Тут-то Джонс и продрал глаза. Он и четверо его работников ворвались в хлев, раздавая удары кнутом направо и налево. Голодные животные уже просто озверели. Вся эта неуправляемая стихия обрушилась на тиранов. В ход пошли рога и копыта. Люди были застигнуты врасплох. Этот решительный отпор со стороны тех, кто всегда помалкивал, кто безропотно сносил побои и унижения, нагнал на них даже не страх — ужас. Они позорно оставили поле боя и быстрым аллюром понеслись по гужевой дороге, что выводила на большак. А за ними победоносно катил ревущий вал.
Из окна спальни выглянула миссис Джонс, мгновенно оценила обстановку и, побросав в саквояж кой-какое добро, улизнула с черного хода. Моисей снялся со своего шестка и с заполошным криком маханул за хозяйкой. А Джонс и его люди уже пылили по большаку. С лязгом захлопнулись железные ворота. Это означало, что восставшие — подумать только! — одержали верх: Джонс изгнан, ферма принадлежит им.
Животные не сразу поверили в такую неслыханную удачу. Всем стадом они обежали свои владения, точно желая удостовериться, что на ферме не пахнет человечьим духом. Потом они устремились к хозяйственным постройкам, чтобы уничтожить все следы ненавистного правления. В дальнем конце конюшни они взломали дверь, за которой были сложены удила и другая упряжь, железные кольца, что продеваются в ноздри, и чудовищные ножи, которыми Джонс кастрировал свиней и овец. Все полетело в колодец. Во дворе был разложен костер, и вместе с кучей мусора в нем исчезли вожжи и недоуздки, наглазники и позорные торбы для овса. И, разумеется, кнуты. Когда их охватило пламя, животные на радостях устроили настоящую парнокопытную чечетку. Цицерон также бросил в костер разноцветные ленты, какие обычно вплетают в лошадиные гривы и хвосты по случаю ярмарки.
