В руке “привидения” молнией мелькнул нож. Старшина с трудом парировал удар.
Послышался треск рвущейся ткани. “Привидение” рванулось из рук старшины.
— Стой, тебе говорят! — крикнул Ничипуренко, устремляясь за неизвестным в темноту маленького склепа.
До Коли донесся громкий топот, странный скрежет и чей-то вскрик.
— Дядя Петя! — позвал мальчик.
В маленьком склепе было тихо.
Коля поднял фонарь, подхватил автомат Ничипуренко и подбежал к дверям склепа.
Свет фонаря осветил одинокое надгробие, изваянное в форме саркофага, крупные каменные плиты пола с пятнами автола и белый скомканный лоскут, валяющийся у двери.
В маленьком склепе никого не было.
Следы ног, измазанных автолом, огибали саркофаг и тянулись до противоположной глухой стены.
И тогда Коля, сдерживая слезы, бросился к выходу, отодвинул засов, распахнул дверь и дал длинную автоматную очередь в темное, безразличное небо.
Сейчас же из замка выскочил дежурный наряд бойцов.
11
Весь день в маленьком склепе неумолчно стучали кирки и ломы. Разведчики поочередно долбили толстую каменную плиту, под которую уходили следы ног диверсанта. Но стены замка были выложены из крепчайшего гранита. И после десятичасовой работы в пазах между плитами оказались только неровные канавки сантиметров по пятнадцать глубиной.
Все эти десять часов Коля просидел на каменном саркофаге. Он понимал, что ему, боевому разведчику, не подобает плакать, но не мог сдержать слез.
В склеп то и дело входили люди — подполковник Смирнов, военврач Надежда Михайловна, выздоравливающие раненые или свободные от дежурства разведчики. Несколько раз прибегала заплаканная Наташа. Она садилась рядом с Колей и уговаривала его поесть.
Его пытались увести из склепа, убеждали, что Петр Захарович обязательно будет спасен. Но все было напрасно.
Немного оживился он, когда зашел разговор о том, чтобы взорвать стену толом. Но от этой мысли пришлось отказаться, так как нельзя было определить, не обрушится ли от взрыва стена замка.
Только теперь Коля по-настоящему осознал, кем для него был суровый и ласковый старшина Ничипуренко.
После фашистской каторги ребята особенно нуждались в сердечном тепле и заботе. У Наташи Звонковой в госпитале сразу же появился добрый десяток заботливых старших подруг из числа медсестер и санитарок. Сама Надежда Михайловна относилась к девочке с материнской теплотой.
А Коля с мальчишеской прямотой отвергал всякие попытки женщин приласкать его, выразить ему сочувствие. Суровая военная действительность учила его замкнутости и сдержанности.
