Отец улыбнулся.
— Не думаю, чтобы паника среди владельцев каучуковых плантаций как-нибудь волновала индейцев, что они даже песни сочиняли о таком событии. А вот героизм людей, их гордость или боль, даже их оскорбление — это могло им запомниться на долгие года.
— Образа? Кажется, я кое-что соображаю, шеф. Очевидно, ваш вопрос так или иначе имеет связь с событиями прошлого, к которым причастны те, как вы их называете, колонизаторы. Мой отец был португальским чиновником здешней администрации, винтиком колониального механизма Лично я против насилия и всяческих безобразий. Приблизительно в тот период, который вас интересует, здесь за полтора года изменилось четыре диктатора, а сколько их было перед этим! И каждый старался опираться на какую-то силу, на чьи-то плечи. В разные времена на этой территории вели хозяйство мы — португальцы, потом пришли испанцы, здесь побывали англичане, немцы, даже японцы посматривали время от времени на сельву. Каждый по-своему прокладывал путь к джунглям.
— Знаю. Здешние колонизаторы ничем не отличались от “знаменитого” Стенли, который огнем и пулями прокладывал себе дорогую через экваториальную Африку и там, где шел, оставлял трупы и пожарища, — промолвил отец. — Всем известно, с какой жестокостью вели себя с местным населением разные пришельцы-авантюристы. Золото, бриллианты, олово, редчайшие руды… Вот что их влекло сюда. Тем не менее на территории настоящей Сени-Моро этих богатств никогда не было и нет. Разве что каучук и кофе. Однако туземцев и здесь почти истребили. Возьмите племя галу. Вы же говорите: их осталась горстка. Все, кто выжил, держатся вместе не потому, что галу враждовали когда-то из каджао. Когда дым бару-орчете извещал о появлении новых непрошеных гостей, вооруженных винтовками или пулеметами, наученные бедой индейцы спешили по возможности дальше в глубь сельвы, держась вместе, так как понимали простую истину: останешься с врагами и с джунглями сам на сам — погибнешь… Однако, сеньор, мы отвлекаемся. Вы еще подумаете, будто я собираюсь вмешиваться во внутренние дела вашей страны, — улыбнувшись, сказал отец. — Недавно я услышал индейскую песню, она поразила меня каким-то скрытым содержанием. Песни не возникают из ничего, они имеют живые корни, хотя и не всегда понятны, особенно постороннему, как я.
И отец рассказал сеньору Аугустино о всем, что мы услышали от Катультесе.
В комнате воцарилась тишина. Пилот задумался, и мне казалось, что он вот-вот припомнит важное, неожиданное, занавес над тайной поднимется, и я узнаю о чем-то невероятно интересном.
