— Разве вы забыли уже свое выступление у ратуши двадцать второго июня сорок первого года? — спросил он. — Вы тогда сказали, что надо считать за честь, если ваши сыновья будут на восточном фронте. Однажды такая честь вам уже была оказана…
Форрейтол-старший покраснел от колких слов управляющего. Действительно, в тот памятный день он наговорил много лишнего: думал — а так считали все немцы, — война с русскими продлится две-три недели. И все из-за сыновей. Оба они члены гитлерюгенда и всегда упрекали отца за равнодушие к новому политическому строю. Вот и хотел блеснуть перед ними. Теперь бы он промолчал. Промолчал бы потому, что русские, как и в первую мировую войну, сражаются упорно и самоотверженно. И ему ли, бывалому прусскому солдату, просидевшему в окопах три года, этого не знать. Откровенно говоря, благодаря русским он и остался жив. Хорошо, что об этом никто не знает, и особенно сыновья.
— Да, я немец и за великую Германию готов пойти на жертвы. Если они, конечно, оправданы, — после мучительной паузы ответил Форрейтол-старший. — Но подумайте, герр Виленский, что будет со мной, с фрау Кристиной, если погибнет и второй сын! Ведь я простой рабочий. Мне только раз повезло в жизни — когда выиграл по лотерее. Моя последняя радость в Рихарде. И его забирают на фронт…
Виленский пододвинул бокал с вином к расстроенному старику, ободряюще похлопал ладонью по его костистой руке.
— Успокойтесь, герр Форрейтол. Постараюсь сделать все от меня зависящее, — произнес он, хотя уже твердо знал от ортсгруппенлейтера, что отсрочки Рихарду больше не будет.
Виленский попрощался с Форрейтолом-старшим, а младшему предложил выпить еще по бокалу рейнского. Рихард понял: управляющий хочет поговорить с ним наедине.
— К сожалению, сейчас я тебе ничем не могу помочь, сынок, — признался Виленский. — Для великой Германии наступило очень тяжелое время. Надо выполнить перед ней свой воинский долг. — И вдруг в упор спросил: — Против кого ты будешь сражаться, как думаешь?
— Против русских коммунистов, которые хотят захватить весь мир! — не задумываясь выпалил Форрейтол-младший. — Наш фюрер знает, когда, нам следует идти на фронт. Одно мне непонятно: зачем русским нужен весь мир, тем более ценой таких жертв? Ведь сколько у них гибнет людей! Да и у нас тоже. Погиб мой старший брат Иоганн… А может, придется умереть и мне, — уже без первоначального пафоса закончил он.
Виленский сочувственно закивал головой.
