— Одно препятствие есть.
Он улыбнулся.
— Какое же?
— Я. Я не хочу начинать то, что чуть раньше или чуть позже, но кончится. Не хочу больше страдать. Даже из-за тебя, Роберт, хотя, Господь тому свидетель, — я очень тебя люблю.
— Я не причиню тебе страданий, — сказал он и поцеловал темное пятнышко под ее губой. Он был уверен, что никогда не причинит ей горя.
— И прошу тебя — забудем о Литтонах, — сказала она.
Он поцеловал ее в глаза и в кончик носа.
— Обещаю. Больше никаких Литтонов, — сказал он и выпустил ее из объятий. Они вышли из машины и, улыбнувшись друг другу, бесшумно закрыли дверцы. Джейн отыскала ключ, Роберт взял его и открыл дверь, они вошли, Джейн включила свет и стала подниматься по лестнице. Роберт тихо притворил парадную дверь и пошел следом за ней.
Жить летом в Милтон-Гарденс было одно наслаждение. В конце жаркого, душного июньского дня, полного сумятицы сделанных и несделанных дел, и после поездки по загазованной Кенсингтон-Хай-стрит пройти в парадную дверь старого дома и захлопнуть ее за собой — это была чисто физическая радость. Дом всегда был полон прохлады. В нем витал запах цветов и навощенных полов, а каштаны за окнами в июне одевались в такую густую листву, прочерченную бело-розовыми свечами, что закрывали соседние дома и приглушали уличное движение, и только изредка пролетавший в небе самолет мог нарушить вечерний покой.
Сегодняшний день служил классическим примером. Ночью где-то вдали прогрохатывал гром и температура ползла вверх по мере того, как надвигались тучи. Город изнемогал от жары под этим апокалиптическим небом. Аллеи парков к июню покрылись толстым слоем пыли, затоптанная трава побурела, воздух был не свежее воды в ванне, после того как в ней помылись. Но здесь, дома, у Хелен на лужайке работали разбрызгиватели, и свежий влажный воздух лился через открытую дверь в коридор и приветствовал Роберта сразу у входа.
Роберт положил шляпу на кресло, взял свою почту и окликнул Хелен.
На кухне ее не было. Роберт прошел через холл, спустился по ступенькам на газон — она была там, с чашкой чая на подносе, с книгой — она лежала нераскрытой — и корзинкой для рукоделия. На Хелен было открытое платье и сандалии на веревочной подошве; от солнца у нее на носу выступили крупные веснушки, как будто на нее брызнули краской. Сняв пиджак, он пошел к ней по траве.
— Застал меня за ничегонеделанием, — сказала Хелен.
— И это приятное зрелище. — Роберт повесил пиджак на спинку кованого железного стула и плюхнулся на него. — Ну и денек! В чайнике что-нибудь осталось?
