Конечно, конный спорт не футбол, не хоккей, не фигурное катание, да и снимки мои настолько далеки от оригинала, что подобные случаи, к счастью, крайне редки.
Так или иначе, профессор узнал, что я спортсменка, и я сказала ему, что, возможно, буду на чемпионате в Аахене. Он не забыл об этом, и в один прекрасный момент в номере отеля «Хенхен» ("Петушок") раздался звонок из Дортмунда. Профессор приглашал меня осмотреть институт.
Мы договорились, что за мной заедут утром, отвезут в Дортмунд, до которого было 180 километров, и в тот же день — точно к трем часам — доставят обратно.
Осмотр института представлял для меня узкоспециальный интерес, я не стану вдаваться в подробности, тем более что все время волновалась, как бы не опоздать, чувствовала себя стесненной и скованной. Профессор был гостеприимен, и его радушие естественно, относилось не столько ко мне лично, сколько к советским ученым, которые так тепло встречали Хесса в Москве.
По возвращении в Аахен я попросила сразу отвезти меня на «турнир-плац». В конюшне никого не было. Я поднялась на чердак, где жили наши коноводы, и увидела Терентьича. Сидя на голых деревянных парах, он самозабвенно что-то подсчитывал.
— Неужели правда, что мы первые?
— Правда, правда, — нарочито ворчливо отвечал он, — не приставай.
— Кто попал на переездку, кто на каком месте?
— Говорю тебе, отстань от меня.
Он отмахнулся, а потом с торжествующим видом протянул мне список участников переездки. Среди восьмерых были все трое наших. А я — поразительно! — по-прежнему стояла второй. Я даже огорчилась: обидно ведь завтра опуститься на одно или несколько мест ниже, лучше уж с самого начала быть пятой или шестой. А в том, что я не могу быть выше, я не сомневалась.
Терентьич искренно возмутился:
— Это безобразие — так не верить в свои силы!
Но мой пессимизм объяснялся не этим. Дело обстояло сложнее. Линзенгофф лидировала с большим отрывом, а такой мастер, как Кизимов, отставал от меня всего на пять баллов. Я находилась, таким образом, между Сциллой и Харибдой и считала, что вряд ли удержусь на своей позиции. Тем более что в конном спорте люди выступают очень много лет, быстрой смены лидеров не бывает, преимущество получают "титулованные особы", к которым судьи благосклоннее. Линзенгофф была чемпионкой Европы, Кизимов — олимпийский чемпион, я же в Мехико заняла шестое место, и мне казалось, что это потолок.
Наконец, третий источник моего тогдашнего скептицизма по отношению к себе — возраст. Мне было двадцать девять, а самому молодому из известных до сих пор чемпионов, Филатову, в год его победы — тридцать четыре. Линзенгофф — больше сорока…
