— Есть же такие, которые не боятся, — сказал Уокер, — вот, например, Ист-Скороход. Ты же не против подбрасывания, правда, малый?
Скороход было прозвище Иста, которое он заслужил быстротой ног.
— Нет, — сказал Ист, — давайте, если хотите, только учтите, у меня нога болит.
— А вот и ещё один, который не спрятался. Э-э, да это новенький! Как вас зовут, сэр?
— Браун.
— Ну, новенький Браун, ты не против, чтобы тебя подбрасывали?
— Нет, — стиснув зубы, ответил Том.
— Тогда пошли, ребята, — закричал Уокер, и они ушли, забрав с собой Тома и Иста, к огромному облегчению четырёх или пяти других маленьких ребят, которые вылезли из своих укрытий под и за кроватями.
— Вот молодчина Скороход! — сказал один. — Теперь они уже больше сюда не вернутся.
— И этот новенький тоже. Наверно, очень смелый!
— Ага! Подожди, когда они уронят его на пол, посмотришь, как ему это понравится!
Тем временем процессия направилась по коридору к спальне № 7; эта спальня была самая большая, и в ней обычно происходило подбрасывание, потому что посередине было большое свободное пространство. Здесь уже собрались другие группы старшеклассников, каждая со своим пленником, а то и с двумя. Некоторые хотели, чтобы их подбрасывали, другие были недовольны, третьи до смерти перепуганы. По предложению Уокера, всех, кто боялся, отпустили, почтив тем самым речь Патера Брука.
Затем дюжина больших ребят ухватилась за одеяло, которое они стянули с ближайшей кровати.
— Давайте Скорохода, быстро, у нас мало времени!
Иста бросили в одеяло.
— Раз, два, три, пошёл! — и он взлетел вверх как воланчик, но всё же не до самого потолка.
— А ну-ка, ребята, взяли, — кричал Уокер, — раз, два, три, пошёл!
На этот раз он взлетел выше и мог бы дотронуться до потолка рукой, а потом и в третий раз, после чего его отпустили и стали подбрасывать другого мальчика. А потом наступила очередь Тома. По совету Иста, он лежал совершенно неподвижно. «Раз, два, три» было ещё ничего, а вот «пошёл!» понравилось ему гораздо меньше. Теперь они разошлись и добросили его до самого потолка, о который он довольно больно стукнулся коленями. Но хуже всего была мгновенная пауза перед падением вниз, заполненная чувством полной беспомощности и ощущением, как будто все внутренности прилипли к потолку и так там и останутся. Том чуть не заорал, чтобы его отпустили, когда опять оказался в одеяле, но вспомнил про Иста и не заорал; он выдержал три подбрасывания без крика и не дёргаясь, за что и был назван «молодчиной».
