Вывели Анилина из денника, а он—как мраморный!
— Ого! — выдохнул один буденовец, а второй ни звука не издал, только руки в изумлении развел.
По тому, как смотрел Анилин, как поигрывал мускулами и выгибал шею, старые конники поняли сразу, что у этой «больной» лошади отлично натренированный, до совершенства доведенный организм ипподромного бойца: его сердце было не только мощным, безупречным мотором — в нем жила жажда схватки и победы.
— Действуй, Насибов!—сказал один.
— Без призов не возвращайся!—добавил второй.
— Спасибо!—ответил Николай, а Анилин, как Сивка-Бурка, о землю копытом постучал: соскучился он по скачкам.
В Москве не выступал уж больше, время было упущено. Начал сразу с заграничных ристалищ.
В Берлине на Хоппегартенском ипподроме международную скачку на приз Будапешта выиграл до неприличия легко: на десять корпусов впереди всей компании.
Прогулкой была и скачка на приз Мира: Анилин с первых метров повел скачку и сразу же прикончил всех своих соперников.
В «скверном» Париже, как уж известно, выступил неважно, и тогда снова поднялась вокруг него мышиная возня — снова разговоры о болезнях и всяческих могущих быть последствиях. Перестраховщики, для которых дороже всего собственный покой, опасаются брать на себя ответственность и на всякий случай ведут разговорчики, что-де лучше бы не рисковать и больше не заставлять Анилина выступать, у него и так много побед и т.д.
Насибов решительно отбросил все сомнения и из Парижа приехал в Кёльн—для участия в скачке на Большой приз Европы.
...Был послеобеденный «мертвый час», Николай отдыхал в гостиничном номере, когда раздался требовательный стук в дверь.
Открыл—на пороге Долматов.
— Здравствуй, Евгений Николаевич!
— Привет, Насибов! Я только что с аэродрома. Чего же не сообщил, что в отеле «Пост» остановился? Пришлось искать, а ведь я прилетел из Москвы специально к тебе.
— Это зачем же?—спросил фарисейски Николаи, хотя уж все прекрасно понял.
— Мне приказано снять Анилина, я не дам тебе больше позорить его.
— Лошадь в таком порядке, что сейчас способна обыграть любого крэка в мире, а в Париже была репетиция: я проверил его, не гнал, раз все талдычат—больной, больной... Выяснил, что он способен скакать в полную мощь на любую дистанцию. А приз Европы—сто семьдесят пять тысяч рублей в пересчете на советские деньги. На дороге они не валяются.
— Это известно, что на дороге не валяются, но дабудет тебе известно, что чистокровная верховая, как плодовое дерево, цветет лишь раз в году. Вон—и французы пишут, что ни одна лошадь не способна сделать два рывка подряд.
