- Я все жду не дождусь, когда помрут эти старые пердуны, - говорит рядом со мной Раджик Бенедиктычу.
- Какие, сынок?
- Те, что из нас блины пекут! - воспаляется Радж, - Хорошо, если бы остались одни дети и книги.
Леночка всматривается в Раджика и задумчиво опускает глаза.
- Старое утекает в младое, которое неизбежно впадает в старость, улыбается Раджику большой чиновник.
Он вообще-то славный малый, этот чиновник, вполне порядочный семьянин, компанейский, много не курит. Его сюда привел наш спортсмен - тоже артельный парень, никого не боится, прекрасного сложения и роста. Копилин мне жаловался, что ему стыдно стоять рядом с ним.
- Женское нетерпение приводит ко лжи и развращенности, - неожиданно заявляет голодная-кажись-девушка, и все взоры устремляются на нее.
Она любит вот так иногда посоперничать с Зинаидой в тезисности. И у неё очень здорово получается. Но все мы признаем, что она слишком нервна и импульсивна для того, чтобы тягаться с мудрой Зинаидой, которой, к тому же, как мне говорила женщина-фирма, голодная имела "неосторожную слабость" исповедаться в каких-то очень сугубо личных проблемах или ещё в чем-то таком, что я по своей рассеянности пропустил мимо ушей. Всегда так, хотя я и интересуюсь чужими жизнями, но почему-то при этом краснею. Мне больше по нраву послушать, как читает стихи Леночка:
"Все зримое опять покроют воды
И Божий лик отобразится в них!"
Я теперь приспособился сидеть вот так тихонечко, вспоминать стихи и читающую их Леночку и лениво перебирать емкие фразы гостей, возбуждающе просачивающиеся в мое отрешенное сознание. Я словно ухожу и опять возвращаюсь, разрываясь между двух миров, пытаясь ухватиться за пресловутую нить преемственности и обрести равновесие. Я маятник: там-здесь, здесь-там, и иногда - но, может быть, это глупая гордыня - мне кажется, что я всюду...
- Это уже решенный вопрос! - доносится до меня твердый голос сытой женщины, - Наш хриплоголосый бард всем доказал, что и поэт может быть нищим.
- О чем она? - шепчу Копилину.
Он единственный, кто всегда без раздражения вводит меня в лабиринты споров. Быстро поясняет и теперь:
- Ваш философ грубой дырки сказал, что настоящий поэт не имеет право жить лучше многих.
- Спасибо, - поспешно шепчу я, увидев, что Зинаида бросает в меня недовольные взгляды.
- А может, в том его и беда, что он для лучшей жизни и стал бардом, кто его проверял? - говорит тайный чемпион мира по сексуальной возне, самое темное место на свете - человеческий мозг.
