- М-да, - буркнул Бенедиктыч, раздражаясь, что дым так и не дает заглянуть в глаза.
- Есть такие, - продолжал Веефомит, - у кого это стремление так сильно изначально, что они не могут его утратить, несмотря на любые требования и тяготы действительности. Я согласен, что достигнуть над-плоти может мужчина, вобрав в себя женщину, которая поддерживает его в этом стремлении.
- Э-ва, - сказал Бенедиктыч, но дым так и не рассеялся.
- Если такая женщина не находит мужчину со стремлением, она может искать его всю свою жизнь и в идеале у неё должны быть терпение и интеллект, иначе она просто не поймет - кем и ради чего обладает, если и встретит того, кто может даровать достижение над-плоти. И чем больше она ошибалась, тем слабее в ней стремление.
- Не уверен, - сказал Бенедиктыч, но Веефомит и не подумал остановиться.
- Лучше, если навсегда кто-то один. Все равно первый выбор бывает наиболее интуитивным, а интуиция в этом случае порождена основным назначением...
- Но мода и нравы? - перебил Кузьма Бенедиктович; услышав, как Веефомит торопливо затягивается, он понял, что в трубке больше пепла, чем табака.
- Я не мог её так быстро приблизить к цели, как ты. Может быть, и вообще никогда бы не смог, - дым рассеивался, и Веефомит заспешил, - а без неё я и сам не могу. И получилось, что все мы трое остались одни. Но скажи, почему ты отказался? Она бы тебе помогла, она тебя искала...
- Все это чистый идеализм! - не удержался Бенедиктыч. - Ты же философ, а позволяешь!..
Дым рассеялся, и Бенедиктыч словно отошел ото сна. У него появилось подозрение, что смерть Веефомита ему приснилась, остался лишь горячечный восторг, подобный радости пробуждения в момент собственной приснившейся смерти.
"Не сон ли и вся эта наша жизнь?" - спросил он себя и увидел виноватые глаза Веефомита, из которых даже время не сумело изгнать боль по москвичке.
- Ты хотя бы сегодня помолчал о ней, - попросил Бенедиктыч и укорил, меланхольный ты парнишка. Ум у тебя какой-то испуганный, что ли...
Помолчал и взялся набивать трубку. Веефомит отметил, что Бенедиктыч волнуется: спешит закурить и затягивается жадно. Уже тысячу лет они оба не испытывали такого вот напряжения. И в четвертый раз Веефомит пытался отразить этот диалог на воображаемой бумаге. Рвал и жалел отвергнутое. Не желал, чтобы Кузьма получился созерцательным и конечным. Все, что он говорил, действовало неотрывно от его облика, от его голоса, мимики и мгновенно омертвевало, застывая на бумаге. Выходило умно, ясно - и только. И Веефомит бился над своей сверхзадачей, проклиная тысячи мелких эмоций, хаос паразитических слов, разрушающих тончайшую мысль диалога.
