Калуга первая (Книга-спектр) | страница 123
И тут ему представился случай апробировать новоиспеченные воззрения. Напротив, у окна, словно явилось из самых поэтических снов, село великолепное сознание. Это произошло как в лучших романтических книжках, почти что-то невероятное.
Она была прелестна, и не то что сама невинность, нет, этого как раз и не было в её глазах, губах и очаровательной шляпе (Веефомит к тому времени уже научился отличать невинных от без вины виноватых); она была попросту гармонично этично лирично притягательно сложена; и Валере мигом захотелось поведать этой чудесной форме то, чем бы она никогда не наполнилась, о чем она бы без него не узнала, о чем думать не думала, что подняло бы её ещё выше, сделало бы её жизнь осмысленнее и полнее. Но как начать? Сначала робко, а затем все смелее, подстегивая себя идеями о причинах отчужденности, он стал посматривать на нее. Он говорил себе: "Чего бояться, если желаешь раскрыть человеку глаза на мир?" Она сидела так близко, что ему казалось, что он кожей чувствует её робкое дыхание, все в нем кипело от предчувствия возвышенности предстоящего контакта. Он посматривал, а она делала вид, что не замечает, она смотрела в окно, в пол, она теребила перчатку, и её растерянность побуждала к решительности. Тем более, Веефомит не считал себя уродом и не был плешив или мал ростом.
"Вот так проживет и никто не откроет ей тех просторов, о которых знаю я", - волновался он.
Девушка все больше терялась, она уже испытывала не раздражение, а беспокойство, но пересесть было некуда, и её волнение умиляло Валеру, теперь он не отрываясь смотрел на нее. Он ловил её взгляд и видел в нем многое: её жизнь, её интересы, планы, её быт, ее... Словом, он заходил все дальше и дальше в своем психологическом проникновении. А она делалась ему ближе и понятнее. Он удивлялся своим способностям видеть без слов. Наконец она стрельнула в него взглядом с беззвучной мольбой: "отстаньте!" Но эта реакция его лишь позабавила. Он увидел её вчерашний день до мелких подробностей, и она краснела и становилась, как он с восторгом отмечал, чище и ещё прекраснее.
Он побеждал. И настал решающий момент, когда она долго смотрела в сторону, потом на перчатки и в последнем порыве негодования подняла глаза, решившись дать отпор его глазам, но лишь взглянув, покорилась его воле, смирилась и открыла ему свою тайную пустоту. А он зашел во взгляде так далеко, что остро испытал какое-то первородное чувство слияния и рождения чего-то нового, третьего, что смутно и дорого обозначилось в его сознании, и пережил все те приливы и отливы, какими его только наделила природа.