Внутри что-то зашевелилось в темноте, из окошечка высунулась узкая бледно-розовая рука и положила на крохотный лоточек связку темных противосолнечных очков.
Очки были кустарные: стёкла из толстого желтого плексигласа, а дужки обмотаны тонкой красной проволокой, но выглядели они совсем не плохо и даже оригинально. „Артель какая-нибудь трудится“, – подумал я и стал вертеть в руках одни очки за другими. Работа была грубоватая: стекла болтались, и витки проволоки местами были положены неровно.
– А другого у вас ничего нет? – вежливо спросил я.
Внутри киоска то ли хмыкнули, то ли фыркнули, и рука убрала очки.
– Покажите мне, какие у вас есть зажигалки, – сказал я особой уверенности, потому что все стенки киоска были сплошь деревянные, без стекол, и я не знал, продаются здесь зажигалки или нет. Но вроде бы должны продаваться.
Внутри киоска – ни звука.
Мне стало странно, и я огляделся.
Мимо шли редкие, как обычно на нашей улице, прохожие. Они протискивались между стеной и киоском, не выражая никакого недовольства.
Женщина с коляской рассеянно взглянула на меня и, развернув коляску, объехала по мостовой, как объезжают большое, но неинтересное препятствие.
Во мне заговорило упрямство. „Что такое, – подумал я, – какие-то кустари – и ответить не могут по-человечески. Поставили киоск на самом ходу, разбойники“.
Я нагнулся, заглянул в окошечко – и сердце мое ёкнуло.
То есть ничего особенного я не увидел, а если честно – не увидел вовсе ничего: темный контур фигуры с втянутой в плечи головой – и взгляд.
Мне не хотелось бы, чтоб на меня еще раз так посмотрели.
– Ладно, – сказал я, – беру очки. Сколько?
Розовая рука положила на лоточек одни очки и, ловко забрав деньги, исчезла.
Войдя во двор, я нацепил очки на нос (сидели они довольно лихо) и принялся рассматривать окна и небо.
Что-то потрескивало у меня в ушах, какие-то искры как будто проскакивали по волосам, но скоро я привык и перестал этот треск замечать.
Стекла были несколько темноваты и имели болезненный вид, но, может быть, это мне просто казалось.
Купи я их в нормальном киоске, я их считал бы, наверно, образцом элегантности, тем более что подобных очков я не видел еще ни на ком.
Небо в них виделось мне темно-зеленым, цв?та пыльной тополиной листвы, а асфальт ядовито-желтого, хинного цвета.
Время было обеденное, во дворе малолюдно, похвастаться очками было не перед кем.
Я сел у ворот на деревянную скамейку и, скрестив руки на груди, напустил на себя высокомерный вид.
