— Мы увидим ее, ведь правда? Наконец-то мы увидим эту “Порги—Бесс”, — приговаривала она, ерзая на сиденье. И тут я сообразил, что, конечно же, только сейчас мисс Лидия и ее коллеги из министерства наконец-то смогут сами оценить “эту Порги—Бесс” — миф, так давно поглощающий их время и энергию. Даже для Савченко это будет впервые.
По дороге мисс Лидия то и дело с восторгом показывала на афиши спектакля. Часто повторявшаяся фамилия “Брин” была набрана крупнее и ярче, чем “Гершвин”, а фамилии отсутствующего ко-продюсера Блевинса не было вовсе. Накануне в разговоре с Уотсоном миссис Гершвин заметила, что в России имя Гершвина “едет в багажном отделении”, на что Уорнер ответил:
— Пойми, Ли, в этот раз главным должен быть Роберт. Он так решил. Ему это просто необходимо.
— Как ты можешь сидеть неподвижно? — осведомилась мисс Лидия у Саши. — Сейчас мы это увидим.
Саша действительно сидел совершенно неподвижно. Вид у него был зеленый, затравленный — и было отчего. Утром Савченко ввел Брина в пике, сообщив, что театральные программки еще в наборе и в ближайшие дни их получить не удастся. Это была настоящая катастрофа: в программках рассказывалось содержание оперы, и Брин боялся, что без них зрители не поймут, что происходит на сцене. Тогда Савченко подсказал решение. Почему бы одному из министерских переводчиков не выходить на сцену перед началом каждого акта и излагать его содержание? Выбор пал на Сашу.
— Куда я дену ноги? — говорил он, уставившись в одну точку, загипнотизированный страхом сцены. — Как мне говорить, когда у меня в горле пересохло?
— Ты только подумай, какая честь! — успокаивала его мисс Лидия. — Там будут важные персоны. Тебя заметят. Если бы ты был моим сыном, Саша, я бы тобой гордилась.
В затемненном зрительном зале Дворца культуры Саша и мисс Лидия нашли места в четвертом ряду. Я сел позади них, между Савченко и “Джо” Адамовым, которые дружно исследовали свои рты с помощью зубочисток. Остальные человек тридцать русских, выцыганивших приглашения на просмотр, взразброс сидели в первых рядах. Среди них были московские журналисты и фотографы, приехавшие освещать премьеру. В яме оркестр, приглашенный из московского Театра Станиславского, легко и уверенно прогонял увертюру. Дирижер, Александр Смолленс, американец русского происхождения, дирижировавший всеми воплощениями “Порги и Бесс” (в том числе и первым, 1935 года), сказал, что оркестр из Театра Станиславского — шестьдесят первый в его жизни и лучший из всех.
