Жасанжан был очень молод, не все слова его принимали всерьез, да и необидчив он был, но после того, как взглянула на него девушка, он нахмурился.
— Я говорю серьезно! — уже погромче сказал он. — Где ваша совесть? Пригласите их!
Все молчали, и никто не смотрел на него. Жасанжан покраснел до слез— так стыдно ему стало, что его не слушаются. Он вдруг стал как ребенок, даже голос его сорвался на последнем слове.
Наконец Абейсын пошевелился.
— Жасанжан-ау, о чем ты просишь? Они же преступники.
— Все равно они люди! — еще тоньше крикнул Жасанжан.
— Ну вот, ей-богу… Как можно жалеть бандитов?
Но тут на кровати заворочалась старуха, злобно оглядывая каждого по очереди.
— Ах ты злодей! — закричала вдруг она. — От просьбы мальчика камень бы растопился! А тебе хоть бы что?
— Ладно, — поморщился Абейсын. — Не суйся. Не твоего ума дело!
— Что-о? Что ты сказал? Что этот злодей тут говорит? А?
Старуха, наклонившись с кровати, яростно посмотрела на бородача конвойного.
— Веди сейчас же! Если не приведешь, всех из дома выгоню!
— Кария-ау, они же убийцы… — начал оправдываться бородатый.
— Заткнись! Небось не грешнее тебя!
Абейсын беспокойно заерзал. Ткнув локтем бородатого в бок, он шепнул:
— Ну ее к черту! Веди их сюда, а то в самом деле выгонит. — И, вскочив, потянул того за собой на улицу.
Айганша даже засмеялась от гордости за мать. Она и на молодого гостя смотрела с признательностью. С первого взгляда она поняла, что он непохож на уральских джигитов, которые в гостях норовят лечь поближе к девушке. Он совсем не смотрел на нее, а если невзначай встречался взглядом, тотчас краснел и опускал глаза.
На улице заскрипел снег, послышались голоса, потом Абейсын и бородач вошли в дом, ведя арестованных. Оба сильно замерзли, особенно младший, и на обоих были кандалы. Заиндевевшие с мороза кандалы тонко, сухо позванивали. Айганша, вскочив, постелила постель возле печки.
— Идите к огню. Грейтесь, — ласково сказала старуха.
У младшего зуб на зуб не попадал. Он послушно сел к огню и выставил грудь. Старший — крупный мужчина — тоже замерз, лицо его одеревенело. Он сразу узнал младшего брата волостного и сдержался. Поздоровавшись, он сел поодаль и стиснул зубы, чтобы не стучали.
Старуха с удовольствием отметила про себя его выдержку.
— У нас говорят, — начала она, — лучше знать одного по имени, чем сто в лицо… Как звать тебя, дорогой?
— Ел… ламан, — с усилием ответил тот.
— А мальчика?
— Мой братишка, Рай.
— Из какого же вы рода?
