Так думал Кудайменде, поглаживая, пробуя губами горевшую, вспухшую руку.
VIII
Хорошо говорить о море. Хорошо говорить самому и слушать, что говорят другие. Говоришь медленно, слушаешь чутко и решаешь, когда и куда идет осетр, и что предвещают красные облака вечером, и какой лед лучше всего для рыбака.
И сегодня рыбаки собрались у Рая, мало-помалу разговорились, и только вошли во вкус и начали уже шуметь, как кто-то привязал коня у двери, тяжело спрыгнул и, гулко, громко здороваясь, вошел в дом. Вошедший сильно нагнул голову, но все равно доставал тумаком до потолка землянки, и рыбаки сразу узнали Калена.
— Ага-жан, садись скорей! — с притворным испугом закричал кто-то. — А то крышу развалишь!
Но шутку как-то не приняли, молча разглядывали Калена, ждали, что он скажет. В свою очередь, пристально оглядев всех, Кален притулился у двери, присел на одно колено.
— К тебе пришел, Еламан, — просто сказал он. — Работы у вас не найдется?
— Лошадок надоело ловить, рыбки захотелось? — не утерпел Рай. Рыбаки испуганно сжались. Кален напрягся, подался вперед, жилы на висках у него набухли. Потом он передохнул и обмяк.
— Ха! — сказал он. — Я все думал — ты щенок мокроносый, а ты уже кусаешься…
Несколько человек засмеялись, все задвигались, закашляли. Один Еламан был по-прежнему хмур.
— Чего это ты к нам решил? — спросил он.
— Да вот слышал, человек тебе нужен. Возьмешь пайщиком?
— А Каратаз как?
— Ну Каратаз! Каратаз сам по себе, а я сам… А к слову сказать, ты тоже ведь работал на Каратаза! Говори прямо, нужен тебе человек лед долбить?
— Нужен-то нужен…
— Вот и возьми меня!
— Да я не решаю. Иди к Шодыру…
— Другой разговор! А Каратаз тут ни при чем, понял? Теперь с вами русскому баю послужу, а там поглядим, как и чего.
— Ладно… Ты вот что скажи, кто стал волостным?
— Каратаз.
— Карата-аз?
Все помолчали, потом Рай сказал:
— Похоже на то, что счастье слепо, идет не к тому, а?
Есбол-кария сидел до сих пор, свесив голову на грудь, и не понять было, слышал ли он что-нибудь или дремал. Но вот он шевельнулся, поглядел на всех исподлобья.
— Ничего! — сказал он с расстановкой. — Даже итсигек… даже итсигек, я говорю, цветет до поры до времени.
— Ну пойдет теперь жизнь! — горько и вяло протянул кто-то.
— Н-да… Тут Каратаз, там русский бай…
— Вот тут и вертись!
Один Еламан все молчал и думал. Но думал он не о Каратазе. Кудайменде что — Танирберген, вот кто главный… Он и хозяином будет, и Каратазом будет вертеть, и все в волости будет так, как он захочет.
