Я просмотрел все снимки – всего около тридцати, – и начал по новой, но теперь более внимательно и беспристрастно. Я задавал Игорю вопросы по той или другой фотографии и получал краткие ответы. Так, на одном снимке был молодой парень с окровавленным лицом, съезжающий по стене; Игорь пояснил, что это его друг Владимир. Я вспомнил ту часть рассказа, где Миронов устроил драку в гостях. На четырех фотографиях можно было видеть ночную потасовку, в которой Миронов убил троих парней; качество изображений поразило меня настолько, что я чуть было не выронил снимки.
Таким образом, я посмотрел фотографии дважды, и был крайне растерян, потому что не находил ответа на вопрос: как подобное могло оказаться у Игоря?
– Но что было потом, когда он покинул наркоманский притон?
Игорь указал пальцем на изображение девушки.
– Саня убил её. Но не сразу. Сначала он с ней подружился.
Миронов открыл глаза и уставился в потолок. События вчерашнего дня прокрутились в мозгу со скоростью света; улыбка коснулась губ Миронова при воспоминании о последнем убийстве, но тут же исчезла.
Бог отрекся от тебя, можешь быть в этом уверен.
Миронов резко встал с кровати и застонал от боли, огненной стрелой пронзившей его голову. Странно, но он не помнил абсолютно ничего, что произошло после разговора с… самим Дьяволом, черт его дери. "Может быть, мне всего лишь приснилось?", – отвлеченно подумал Миронов, с трудом принимая вертикальное положение; голова гудела и готова была в любую минуту взорваться сотнями мелких осколков черепа и ошметками мозгов, тело покрыла сетка тупой ноющей боли.
Мысли о сне пришлось отбросить раз и навсегда, когда Миронов увидел кучу грязной одежды в углу комнаты. Одежда была явно в крови, уже запекшейся и превратившейся в темные и твердые пятна. "Похоже, вчера я сильно надрался", – решил Миронов и побрел в кухню, где в холодильнике всегда стояло пиво. От прохладного напитка стало полегче, и можно было даже думать, не опасаясь спровоцировать головную боль. Постепенно мысли набирали обороты и вот уже неслись с ошеломляющей скоростью, едва уловимые в своем полете. Миронов снова и снова прокручивал эпизод в выжженной долине; он не сомневался в существовании этого эпизода, как не сомневался в том, что стал кем-то… чем-то другим, но не человеком. Сознание этого не пугало, но даже возбуждало, будоража кровь. Ведь если трезво рассудить, то впереди открывались заманчивые перспективы, да наверняка он не первый и не последний стал таким.
