Они поужинали в ресторане гостиницы. А затем Карл Реннбах пригласил племянника на стакан грога там же в баре.
Хольт устал. Они пробыли два дня в Дортмунде и два в Дюссельдорфе, а сегодня отмахали в машине не одну сотню километров. Отсюда уже не так далеко до Шварцвальда и, будь что будет, завтра он отправится в путь! Да, он уйдет, хотя перспектива опять пуститься в странствия ему вовсе не улыбалась. В окне машины мелькали безрадостные картины: всюду на дорогах возвращающиеся солдаты, переселенцы; разрушенные города и селения; хаос первой послевоенной зимы… Хольту страшно было вновь окунуться в этот поток, его пугали нетопленые вагоны и залы ожидания, заметенные снегом проселки…
Горячий грог придал ему храбрости. Он повернулся к дяде.
— Сколько ты здесь пробудешь?
Карл Реннбах, обмякший, лежал в кресле, узкая голова вдавлена в плечи, подбородок уткнулся во впалую грудь.
— С неделю уж наверняка, — ответил он.
Хольт предпочел бы не быть невежей и не удирать тайком от дядюшки. Он рассказал, что у него в Карлсруэ знакомые, он хотел бы воспользоваться случаем и навестить их.
— Ну конечно, — тотчас согласился Карл Реннбах. — Педерсен тебя отвезет.
Карл Реннбах достал сигару, откусил кончик и сплюнул крошки табака под стол. Он курил и разглядывал посетителей. Большинство были иностранцы, почти все в штатском, но попадались и офицеры в мундирах войск оккупирующей державы. После второго стакана грога Карл Реннбах выпрямился, вернее говоря, сутулая спина его горбом поднялась над креслом, а длинные пряди белых волос соскользнули за уши. По вечерам он всегда становился общительным.
— А здесь в са-а-мом деле приятно посидеть, — сказал он, — верно, племянничек?
Яркое освещение, тепло и уют бара не могли заслонить тяжелые картины, которые Хольт видел в пути, слишком они были еще свежи у него в памяти. Он опорожнил второй стакан грога. Учтиво кивнул.
— О да, здесь действительно очень приятно.
Не быть невежей? А почему бы и нет? Сколько уже дней он носит маску; его с души воротит от всей этой благовоспитанности и лицемерия. Дядя прав, здесь в са-а-мом деле приятно посидеть, что верно, то верно.
— Мне жаль бездомных бедняков на дорогах! — сказал он.
Дядя попыхивал сигарой, дядя — старая лиса, по лицу дяди никогда не видно, что он думает. И Хольт, ища ссоры, бросил:
— Опять маленькому человеку приходится за все расплачиваться!
Пусть дядя глаза вылупит на племянничка, пусть побесится!
Но дядя, явно потешаясь, только покосился на Хольта и сказал:
