В кабинете – тоже никого, и все же что-то там было не так. В цепкой памяти Казуса надежно сохранялся план этого дома, и на этом плане кабинет выглядел комнатой тупиковой, с одной только дверью, выходившей в каминную. А сейчас получалось, что там вдруг открылся еще какой-то выход, неизвестно куда. И именно где-то там и наблюдалась работа чьего-то сознания, уловимая достаточно четко. Вот и найден источник тревоги.
Лен сосредоточился на восприятии. Черт, это оказалось интересно. Даже очень. Ничего такого нельзя было и ожидать. Что же получается? Все гипотезы и версии становятся с ног на голову? Повезло. Крупно повезло. Хотя, может быть, и не везением это было, а просто подсознание, предполагая что-то подобное, оттого и погнало его именно сюда?
Но это сейчас не важно. Главное – решить: что предпринять? Возникает несколько вариантов, один заманчивее другого – или, может быть, глупее? Выбрать надо немедленно: обстановка может измениться в любую секунду.
Лен Казус осторожно вышел из спальни и двинулся в сторону кабинета, стараясь ступать как можно бесшумнее.
Неро, раннее утро 14 меркурия
– Ну, вот, – сказал Смирс. – Теперь убедились?
Зора ответила не сразу. Не менее минуты потребовалось ей, чтобы прийти в себя. Нет, она, конечно, заранее представляла себе, как может выглядеть дело по ее обвинению. Однако фантазия оказалась слишком бедной по сравнению с действительностью. Можно было только удивляться тому, откуда вдруг взялось столько свидетелей, в таких подробностях знавших обо всех ссорах, несогласиях и даже драках между нею и покойным Риком (никогда не возникавших), о тех неизвестных мужчинах (о которых она и не слышала никогда), что, оказывается, посещали ее всякий раз, когда дела вынуждали Нагора отлучаться из дому более чем на пару часов, о…
– Но ведь тут нет ни слова правды, – попыталась она возразить.
– Правда всегда у большинства, – ответил Смирс. – А у вас нет вообще ни одного свидетеля, и кто бы ни взял на себя вашу защиту – ему не на чем будет основать ее. Ваше дело заранее проиграно, поверьте моему опыту.
– Что же теперь будет? – спросила она, впервые по-настоящему растерявшись.
Смирс словно ожидал именно такого вопроса.
– А будет то, – сказал он уверенно, – что обвинение станет требовать смертного приговора, мотивируя это особо жестоким способом убийства, не характерным для женщины, и представляя вас как человека, крайне опасного для общества. Хотя лично я, откровенно говоря, построил бы это дело иначе: не говорил бы о каких-то раздорах между вами, напротив – подчеркивал мир и согласие. Тогда преступление становилось бы совершенно беспричинным, безмотивным, вы выглядели бы, как человек непредсказуемый и оттого еще более опасный для окружающих. Вам не кажется, что это смотрелось бы намного убедительнее?
